Владимир Разумневич - Письма без марок

Где бы мы ни проезжали — по слякотной дороге вдоль зелёной речки Холынки, по тихим улицам деревень Тимофеево и Галахово, которые когда-то были дотла сожжены фашистами, по жиденькому перелеску, сумрачной полосой вставшему поперёк поляны за деревней Дешёвка, — везде находили следы давным-давно отшумевшей войны: широкие воронки и узкие окопные впадины, в которых поблёскивали лужицы, развалины блиндажей и заросшие холмики могил, памятники и обелиски.

На машине мы ехали не так уж и долго — каких-нибудь полчаса.

В восемнадцати верстах от Ржева, близ нескольких домиков на поляне, шофёр приглушил мотор и сказал:

— Приехали! Доставил вас точно по адресу!

Мы с Наташей сошли на землю, а машина помчалась дальше, в соседний колхоз.

Так вот она какая, деревня Старшевицы!

В ней всего восемь домов, да и те, как объяснил нам ещё по дороге шофёр, построены в послевоенное время. От деревни, объединявшей когда-то в колхозе "Красные Старшевицы" около сотни дворов, ничего не осталось.

Она была снесена вражескими снарядами, изрыта воронками, превращена в пепелище.

Лишь старая ветла одиноко стоит на околице, разбросав свои корявые, оголённые войной, ветви.

Стоит, как печальное напоминание о былых ранах и былых бедах.

Из старых жителей деревни мы отыскали лишь двоих: пенсионерок Елену Фёдоровну Волкову и Евдокию Ивановну Цветкову.

Они рассказали нам о страданиях, перенесённых ими во время фашистского нашествия.

Почти целый год деревня находилась на передней линии обороны.

Враг окопался тогда в двух километрах от Старше-виц, в деревне Дешёвка, и беспрестанно забрасывал красноармейцев снарядами и минами, посыпал бомбами с самолётов.

Я показал пенсионеркам фронтовые письма и довоенные фотокарточки отца.

— Смотри-ка, Фёдоровна, да это, будто, жилец твой? — неожиданно воскликнула Евдокия Ивановна. — Обличьем точь-в-точь…

— Не может того быть, — не поверила Елена Фёдоровна и, взяв из её рук снимок, поднесла поближе к глазам, взглянула пристально. — Вроде бы он и есть, постоялец мой…

— Это мой дедушка, — сказала Наташа. — Он вашу деревню защищал.

— Значит, он самый. Кому ж ещё быть! На постой его и ещё двух солдатиков к нам определили. Да редко мы их видели. День-деньской они на позиции — в окопах, значит.

— Всё же, наверное, кое-что запомнилось? — допытывался я, надеясь узнать что-то новое об отце. — Каким он был? Что делал, что говорил? Вспомните, пожалуйста.

— Говорил-то он мало. Не любил словами разбрасываться. А выглядел он обыкновенно, как и все прочие солдатики. Забежал как-то к нам под вечер. На дворе пурга. Думала, обогреться в избу пришёл. А он, минуя печурку, сразу же за стол. Ножичком быстробыстро карандашик заточил и стал писать.

Спросила его — не письмо ли домой?

А он мне ответил, что от сынишки хорошую весточку получил. Сына-то, вишь, пионеры своим вожаком избрали. С нежностью он это сказал. Гордился сыном-то.

Вот и выкроил свободную минутку, чтобы ответ ему отписать.

Среди треугольничков, что вы с собою принесли, возможно, и этот сохранился…

А может, и не дошло то письмо до вас, кто знает! Заваруха у нас тогда случилась.

Самолёты, как саранча, на деревню налетели и давай бомбы кидать. Всё вокруг тряслось от взрывов.

Он — письмо в карман, автомат — в руки — и за порог. В окопе и заночевал.

Ну, а потом мы сами к ним на позицию зачастили. Помогали солдатикам как могли: траншеи в промёрзлой глине копали, раненых бинтовали, гимнастёрки и портянки стирали, на кухне солдатскую похлёбку готовили.

А в конце января фашисты так по деревне ударили, что ни одной избушки не уцелело. До основания разбомбили.

Попрятались мы, жители деревенские, от стужи в сарай. Он вон по ту сторону стоял, за ветлой одинокой.

Елена Фёдоровна вздохнула тяжело и смолкла.

— Вас фашисты сжечь хотели, да наши солдаты помешали, — сказала Наташа.

— Откуда знаешь? Уж не от детишек ли, что минувшим летом со своей учительницей нас навестили? — спросила Елена Фёдоровна. — Они мой рассказ в тетрадку записали. Что правда, то правда — погибли бы мы, если бы не красноармейцы. А первым пришёл на выручку знаешь кто? Твой дедушка, спаситель наш!