В котле труднее жить.
Ленька говорит: и им трудно: — не разогня спины весь день!
А главное, в котле двоим только можно, и то ноги не влезают. Сидим с Ленькой, а ноги на улице. Серега вместо меня полез. Гляжу: четыре сапога в борозде.
А еще с Серегой драка получилась. Он ни на Андрея, ни на Иосю не похож — он толстый. Ленька говорит:
— Ты купец будешь, живи в бане — мы тебя ограбим. Вот деньги, золото. Собирай.
Это он про листья, опали которые, золотые.
А Серега ни за что. В драку полез. Прогнали мы его, а он залез на забор да камнями в нас по котлу: дзяк, дзяк!
А нам наплевать, — котел-то железный.
К вечеру шалаш разнесли. И Серега разносил. Орали на всю улицу. Гороховина выше забора летела, как взрыв.
Тетка только помешала — разъерепенилась:
— Вы что беснуетесь, бесноватые, непутевые?.. — И пошла и пошла. Велела всю гороховину собрать и за баней в кучу сносить и колья туда же составить.
За баней у нас закоулочек такой был. Только грязно там: из бани течет все, и бревна прогнившие внизу.
Хорошо, что котла не заметила.
XV
Лету-то уж совсем конец приходил. Недели три уже как мы учились.
Такое время теперь, что хоть и поздно проснешься, а все еще заря на небе разноцветная.
И трава от мороза бывает белая.
Я все иней этот словить на траве хотел.
Из окна глядишь: белая трава. А выбежишь — как ничего.
Сегодня я совсем рано проснулся. Смотрю: иней.
Я скорей смотреть выбежал: он какой-то не то в роде крылышек крошечных, не то звездочками. Очень его разглядеть трудно. Он и от дыхания тает. Сейчас, смотришь, — звездочкой он, а через минутку маленькую и нет его — капелька.
Поднялся я с травы, коленки промочил, гляжу — в конце переулка, к реке который, городовик стоит у забора, а делает не поймешь что. Я другой стороной поближе подхожу посмотреть.
Городовиков этих у нас теперь развелось много. Все говорят — на социалистов на этих.
Подошел я. Ну, и чудное городовик делает: шашкой своей забор скребет. Белую какую-то записочку соскребает.
Теперь уж всякие вещи у нас в городе случаются, а каждый раз сначала-то не поймешь, что такое.
И тут. Зачем ему шашкой афишку какую-то соскребать?!
Никогда таких дедов не бывало!
А городовик, видно, сердится. Досчатый забор, хлибкий — грохочет на весь переулок. Налипла, видать, афишка здорово. С шаршавой-то доски не больно сдерешь.
А оглянулся я в нашу сторону. К тюлю туда.
Батюшки! Да там такой же городовик стоит и тоже забор шашкой скребет.
Вот уж, верно, дела невиданные!
Может по всему городу стоят городовики на всех улицах и на переулках и заборы скребут.
Такие дела теперь, что и это быть может.
Надо Леньке пойти сказать. Дело-то, видно, совсем важное.
Вот так афишка! Что же это за афишка такая, что никому читать городовики не дают?
Леньки не застал дома. Он ловкий. Он уж наверно все знает лучше меня. Прямо мне даже кажется иногда, что Ленька сначала знает, что будет, а уже потом это случается. Во какой!
Вышел я со двора Ленькинова, — гляжу у забора, домов через пять, парод стоит. Верно, афишку читают.
Я туда скорей.
А народ на забор навалился читают во все глаза. И большие друг через друга пялятся.
Не видал я, чтобы афишку так читали. Вот так важная шутка!
Мне из-за больших дяденек не видать совсем.
Один кто-то у забора голосом читает.
Как ни прыгал я, а и то из-за народу мне плохо слышно было. Разобрал только, что: царь нанял полицию, чтобы все силы из народа выжать. Еще я понял, что с богачами у царя одна компания: всех, которые бедные, до последней ниточки обобрать, и чтобы все на них работали, а он только пируют и ничего не делают.
Во какая афиша!
Митрий Михайлов и то не выдержат:
— Правильно, говорит, разбойники пишут.
А я вижу, что у всех дыханье перехватывает: дело-то это совсем тайное, под запретом; не даром городовики сгребают с заборов бумажки эти.
Тут все увидели: несется во весь дух городовик один, подол подобрал, как баба, а сам в усах. И шашку придерживает, чтобы не вихлялась. Орет:
— Разойдись! Разойдись!
Народ откачнулся от забора, а все еще дочитывают: сказано там, что царя и полицейских всех сковырнуть надо!!
Читать дальше