В. Козлов - Орлята [Рассказы о пионерах-героях]

То были дни тяжелого горя советских людей.

Ураган войны безжалостно рушил все, что мы создали трудом своим. Казалось, что вместе с отступающими красноармейцами еще совсем недавно цветущие края покидает и сама жизнь…

Тетя довезла ребят до Витебска. Дальше ехать было нельзя. Железная дорога на Ленинград и Полоцк еще не была перерезана, но пассажирские поезда уже не шли — днем и ночью в сторону фронта спешили воинские эшелоны.

Оставалось одно: пешком отправиться в деревню Зуи, что вблизи станции Оболь, к бабушке Ефросинье Ивановне Яблоковой. Не близко это от Витебска — 60 километров, но тетя надеялась, что она и дети найдут там пристанище.

Несколько суток они пробирались лесом в Зуи. Притащились — усталые, измученные.

Ефросинья Ивановна обрадовалась, что дочь и внучата живы-здоровы, — могло случиться и хуже. Радость озаряла ее доброе старушечье лицо и как бы разглаживала на нем мелкие морщинки.

Все запасы были выставлены гостям.

— Ешьте, мои хорошие! Не хватит, добавлю…

Уже через неделю Зина стала замечать, что к дяде Ване, который тоже застрял в Зуях, проводя здесь летний отпуск (он работал на Кировском заводе в Ленинграде), наведываются незнакомые люди. Держатся они странно: ни во что не вмешиваются, ни с кем, кроме него, не разговаривают.

«Кто такие?» — недоумевала девушка и спросила у двоюродного брата Коли, вихрастого паренька лет десяти:

— Не знаешь, кто это?

— Знаю.

— Кто?

— Из лесу, вот кто. Сам слышал, как дядя Ваня называл Шашанский лес.

— Добре, Колька. Помалкивай…

Как-то раз глубокой зимней ночью в окно тихо постучали три раза. Дядя Ваня быстро поднялся — он спал на полу, — набросил на плечи ветхий кожушок, сунул ноги в валенки и поспешил в сени. Вернулся он в комнату не один: следом шел человек в полушубке.

— Осторожней, Борис, не задень малышей, — донесся до Зины шепот.

Незнакомец разделся и улегся на полу рядом с хозяином.

Все стихло. Только на печи раздавался тихий ровный храп — там спала бабушка.

Уже совсем рассвело, когда сильный стук в дверь поднял всех на ноги. Кто-то ломился в дом и властно требовал:

— Открывай! Шнеллер!

— Немцы! — голос бабушки был странно приглушен.

Зине послышалось, что бабушка произнесла это слово едва слышно, шепотком, точно немцы были совсем рядом и Ефросинья Ивановна боялась крикнуть. Перекрестившись, бабушка заохала и стала спускаться с печи. Все притихли в ожидании. Тетя Ирина смотрела на дядю Ваню и ночного гостя. Она, очевидно, знала, кто он и откуда.

Волновалась и Зина за незнакомца. Она была уверена, что гитлеровцы рванутся в хату, чтобы схватить его. «Кто-то донес…»

Уходя с дядей Ваней во вторую половину хаты, гость улыбнулся Зине и, шагая мимо, как бы доверительно сказал вполголоса:

— Не робей, воробей!

Затрещала дверь под тяжелыми ударами.

В хату ворвались четверо солдат и коротконогий грузный ефрейтор. Его большая голова на тонкой шее вращалась по-птичьи во все стороны.

Ефрейтор потрясал в воздухе бумагой с рукописным текстом и, мешая русскую речь с немецкой, кричал, обращаясь к бабушке:

— Почему не открываль? Приказ коммандантий знаешь? Где мольоко? Мильх?

Свободной рукой гитлеровец показывал на часы-ходики. Было восемь часов тридцать минут.

— Неграмотная я, пан офицер, — шептала дрожащими губами Ефросинья Ивановна. — Откуда мне ведать твой приказ? — повернувшись к дочери, попросила: — Погляди, Ириша, что там намалевано.

Тетя Ира еще не успела сойти с места, как Зина была уже рядом с ефрейтором и, запрокинув голову, читала вслух:

«Приказ Коммандантий! Каждый, который у себя есть одна корова, сдай в семь часов один горшок с молоко, сдай в восемь часов стакан сметана. Или все сдай аккурат, или вашу корову забирайть. Коммандантий».

Внизу была приписка: «Торопиться приносить скоро».

Ефрейтор высокомерно осмотрел присутствующих и приказал солдатам:

— Забирайть корову!

Те бросились выполнять приказ.

— Стойте! Что вы делаете? — закричала Зина.

Ефрейтор ударил ее в спину, и она отлетела к стенке.

Накинув на себя тряпье (все лучшие вещи были давно обменены на продукты!), бабушка, тетя Ирина и дети выскочили во двор.

Солдаты выводили из хлева корову.

Ефросинья Ивановна кинулась к буренушке, стараясь обхватить ее за шею.

— Не отдам… У меня внуки… — она показывала на плачущих малышей, сбившихся от страха в кучу.

— Марш с дороги! — вопил не своим голосом ефрейтор. Глаза его налились кровью. — Я покажу тебе не выполняйть приказ армии фюрера. Прочь! Буду стрелять!