Виктория Лебедева - Слушай птиц

Яна опять пропала куда-то. Она и раньше пропускала занятия по лепке, не очень-то они ей были интересны, но во время мастер-классов почти все дети работников музея сидели дома у тёти Марины, так что по территории болтаться в это время всё равно было скучно и не с кем. Когда Яна не пришла в третий раз, Ярослав забеспокоился. Он несколько дней совсем не видел её.

Вот странно: когда он встречал её, Яна начинала его дразнить и подначивать, и в такие моменты ужасно хотелось, чтобы эта вредная девчонка убралась куда подальше и не появлялась. Но стоило ей пропасть – и сразу хотелось бежать искать. То есть он себе, конечно, не признавался, что хотелось, вот только ноги сами в такие дни тащились в самые дальние уголки заповедника, глаза сами зорко смотрели по сторонам – не мелькнёт ли где светлая голова Яны в плохо причёсанных кудряшках, а уши сами ловили каждый звук – не послышится ли где Янин громкий смех.

«Удивительно, как нелогично устроены люди, – думал Ярослав. – То ли дело математика: решаешь себе задачку, и она либо сойдётся с ответом, либо не сойдётся, но так, чтобы два противоположных ответа и оба верные – это уж дудки!»

Во время занятий все садились вокруг детских пластиковых столов и сначала лепили блинчики из глины. Даже маленький Олежка получал свой кусочек, который мусолил с большим старанием.

Ярослав сидел спиной к двери, мял и растягивал глину в руках, оборачивал, как учила тётя Марина, вокруг пальца и начинал заглаживать шов. То и дело он непроизвольно оглядывался, но Яна не шла. Оксанка наблюдала за ним, наблюдала, а потом не выдержала и говорит:

– Зря стараешься, не придёт она.

Ярослав почувствовал, как краснеет. Щёки стали горячими, сердце запрыгало – от возмущения, конечно, от чего же ещё! Не будь она девчонкой да вдобавок сестрой, так бы и врезал этой Оксанке, вот честное слово! Буркнул сердито:

– Ничего я не стараюсь! – и стал лепить своей птице хвост.

От злости хвост лепиться не хотел, и получалась вместо него какая-то кривая блямба, толстая-претолстая, такую потом не проколешь, и звук не пойдёт.

– Заметно! – победно хмыкнула Оксанка.

У неё птички-свистульки выходили ровненькие, одна к одной. Но это было ей уже неинтересно, она лепила теперь кота.

– Любопытно, в какое место ты будешь дуть своему котику, – сказал Ярослав нарочно громко.

Дети за столом захихикали и стали выкрикивать свои версии, одна лучше другой. Поднялся приличный галдёж.

– Идиот! – отозвалась Оксанка и плаксивым голосом затянула, обращаясь уже к тёте Марине: – Ма-ам! Ну чего он!

– Дети, не ссорьтесь! – велела тётя Марина и заученным движением вынула у Олежки изо рта комок глины, который он как раз уместил за щёку и собирался жевать. Она сделала это почти не глядя, как фокусник-иллюзионист.

– А Янку опять дома заперли! – объявила Олеся громко. – Она опять в сувенирной палатке крала!

За столом все ещё активнее загалдели и отвлеклись от Оксанки и её глиняного котика: это было важное событие, его необходимо было обсудить. Из окружающего шума Ярослав успел узнать, что Яна «всегда так» и что «мамка её напорет», а потом тётя Марина восстановила тишину и порядок, и все опять стали разминать свои глиняные блинчики. Птички – у кого уж какие получились – выстраивались в ряд посреди столов, и каждая напоминала того, кто её слепил, или кто что любит.

У двух мелких мальчишек птичьи силуэты немного похожи были на водный пистолетик и трубку Шерлока Холмса. Девчонки старались во всём подражать учительнице, но всё равно у кого-то птичка получалась длинная и тощая, с непропорционально тонким клювом, у кого-то – бокастая и короткохвостая или слишком большеголовая. Олесина птичка выглядела угрюмой, Оксанкин кот будто дразнил кого-то, а Оля слепила длинную относительно ровную колбасу и опять твердила, что это заяц.

Когда урок был окончен и все ушли, Ярослав не выдержал и потихоньку спросил у тёти Марины, правда ли, что Яна крадёт. Тётя Марина смутилась:

– Понимаешь, Ярослав… иногда это не зависит от человека… Бывает, он ничего такого не хочет, а руки сами берут. Есть такая болезнь. Называется клептомания. Вот увидит больной человек чужую вещь, оставленную без присмотра, и обязательно себе возьмёт… Он потом даже не всегда помнит, что взял…

– Ничего она и не больная! – встряла Оксанка, которая, разумеется, всё слышала, хоть Ярослав старался говорить тихо. – Она это нарочно!