Виктория Лебедева - Слушай птиц

Вода обожгла его. Воздух застрял в горле, в лёгких, грудь сковало, точно она обратилась в кусок бетона, стиснуло железным обручем голову. Ярослав вдруг перестал понимать, где верх, где низ, а когда каким-то чудом всё-таки вынырнул на поверхность, то сначала никак не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть. Оксанка смотрела на него и визжала как ненормальная.

Он не помнил, как выскочил, а обнаружил себя уже сидящим на берегу, на какой-то серой коряге. Стучал зубами, остервенело растирал мокрые плечи и всё никак не мог согреться. Кожа покрылась крупными пупырями и сделалась шершавой, как наждачка. С волос текли студёные струйки – по шее, по спине, по груди, в висках грохотало, звуки доходили медленно, как через вату. «Хорошо, что Яна не видит, – появилась медленная мысль. – Вот был бы позор…»

Маленькая Олька подошла, принесла в подарок утешительный цветочек клевера, погладила по руке, и только теперь он смог почувствовать тепло – крошечное тепло горячей детской ладошки.

– Ты холодный, – сказала Олька серьёзно. – Как снеговик.

– Т-т-т-точно…

– Что я говорила! – победно объявила Оксанка. Она уже успокоилась и вернулась к прежнему менторскому тону, забыв, как визжала перепуганная.

– Ложись на песок, он горячий, – предложила Олеся.

– Ну ты глупая совсем, да? – одёрнула Оксанка. – Он же станет весь грязный, как поросёнок!

«Плевать», – решил Ярослав и плюхнулся животом на песок. Окоченевшее тело стало понемножечку оживать.

– Ангара знаешь какая холодная! – зудела Оксанка. – Как если воду в морозилке подержать – вот какая холодная! Мы только в июле купаемся. Иногда, в конце. Если долго-долго бывает очень-очень жарко. А вообще нас папа отвезёт на Малое море. Когда всех своих птиц пересчитает. Но это тоже потом, сейчас рано ещё. А когда будет можно, даже Олька купается – вот как вода прогревается!

Она тараторила и тараторила, а Ярослав лежал закрыв глаза и не слушал. «Плевать», – опять подумал он и перекатился на спину. Про Яну он совершенно забыл.

Шли дни. Ярослав познакомился со всеми, кто ходил на мастер-классы по лепке. Мальчишек там почти не оказалось, а среди тех, кто был, самому старшему всего семь – никакой тебе нормальной компании. Гулять в сопровождении трёх девчонок тоже не больно-то и хотелось, а смыться от сестричек бывало довольно трудно.

Яна на занятиях не появлялась, и Ярослав думал уже бог знает что: ну вдруг та рассерженная женщина была вовсе не мама, как он сперва предположил, а какая-нибудь совершенно посторонняя тётка, похитительница детей? А что? Вот украдёт такая девочку, продаст на о́рганы, и всё. Спросил у Оксанки. Оказалось, всё-таки мама.

Очень сложно было изобразить полное равнодушие и задать вопрос про Яну как бы между прочим. Он ждал удобного случая дня три, да и то Оксанка заподозрила что-то… Вот жизнь!

Иногда удавалось улучить момент, когда Олька спит, а старшие девочки заняты какими-нибудь домашними делами, и отпроситься у тёти Марины «пофотографировать». Он брал свой «Кэнон» и плёлся на территорию заповедника, где лениво щёлкал всякие травинки и домики, а на самом деле, если уж быть честным, надеялся хоть мельком увидеть Яну – да всё без толку.

Зачем он искал её? Он и сам не понимал. Может, сказать ей, что не нужна ему глупая глиняная птица за пятьсот рублей, и вообще она гораздо меньше стоит, и он теперь запросто слепит птицу сам, даже и получше… А может быть, объяснить, что про москвичей – это всё враньё. Ничего они не жадные – обыкновенные! То есть как все другие люди: кто-то жадный, а кто-то не очень, кто-то богатый, а кто-то нет, потому что Москва слишком большой город и все в нём разные, вот!

Но как только ему случалось предположить, что Яна сейчас выйдет навстречу из какого-нибудь музейного двора, все слова в голове немедленно слипались в кучу и теряли смысл и связь. А ведь это была не настоящая Яна, а только мысль о ней.

Этот музей совсем не был похож на городские, куда их водили с классом во время учебного года. Ни тебе витрин, ни картин, ни скульптур, ни строгих дежурных женщин. Некоторые старинные штуковины можно было даже потрогать, и за это никто не ругал. Вот только одному смотреть всё это оказалось неинтересно. Были бы здесь пацаны из класса – тогда другое дело. Хоть поприкалываться. А так-то чего?

В будние дни на территории музея народу гуляло полторы калеки. Иногда, правда, привозили каких-нибудь стареньких японцев, целой толпой, и они фотографировали направо и налево, произнося короткие и высокие японские слова. Тоска… Можно было бы, конечно, позвонить маме и пожаловаться, тогда она бы его, пожалуй, забрала, но это было как-то… неспортивно, что ли. Так что это средство он отложил на самый крайний случай. К тому же Яна… Всё-таки ему очень хотелось ещё раз её увидеть, хотелось понять…