Александр Соколовский - Неутомимые следопыты

— Это зачем же девчонку? Я не хочу, чтобы Соловейчик… Пусть из мальчишек кто-нибудь зашивает.

— А давайте я зашью, — вызвался Островков. — У меня, знаете, какая ловкость рук! Не зря же я фокусник!

— Ладно, зашивай ты, — решил Комиссар. — А ты, Веревкин, снимай брюки. Завернись пока в скатерть. — Потом он обернулся к Кобылину. — Слушай, Борька, у тебя деньги есть?

— Есть вот полтинник.

— Сбегай к тете Наде в буфет, попроси у нее сырых яиц. Сейчас мы тебе, Кулагин, вернем твой голос.

Борька вразвалочку побежал в буфет, Островков в класс, за нитками, а Лешка, сняв брюки, закутался в скатерть, словно римский император в тогу.

Вскоре вернулся Олежка и притащил иголку, в которую была вдета длиннющая белая нитка.

— Как же белыми? — испугался Веревкин. — Брюки-то у меня черные.

— Скажи спасибо, что хоть белые нашлись, — ворчливо отозвался Островков. — Черные девчонки на «Казачок» извели.

Он устроился на краешке стола и стал ловко орудовать иголкой. Прибежал Кобылин с пакетом в руке.

— Вот. На все деньги купил. Пять штук. Только сырых нету. Одни крутые…

— Вот уж не знаю, помогут ли крутые, — с сомнением произнес Костя.

— Пускай ест, — с угрозой сказал Кобылин. — Все равно хуже не будет. И не пропадать же полтиннику.

— Да как же я их съем? — испугался я. — Ты бы, Борька, хоть соли захватил!..

— А я и захватил, — зловеще произнес Кобылин, поднося к моему носу здоровенный свой кулачище. — Вот тебе соль… А вот это хлеб. А ну ешь без разговоров!..

Никогда прежде не приходилось мне съедать сразу пять вареных яиц, да еще без соли. Первые три штуки я кое-как одолел, а четвертое стало застревать у меня в горле. Да как они полезут, если почти все участники концерта столпились вокруг и наперебой помогают:

— Еще съешь… И еще одно!.. Может быть, лучше станет.

— Ну-ка попробуй, появился голос?

Я пробовал, но из горла вместе с желтковыми крошками по-прежнему вылетало только противное сипение.

— Давай, давай, — подгонял Комиссар. — Начинать пора.

Я давился, кашлял, мотал головой и, когда одолел пятое яйцо, то не смог не только объявлять номера, но даже встать с места.

— Вот за это спасибо… Накормили.

— А у меня все в порядке, — бодро отозвался Островков. — Вот она какая, ловкость рук! На, Лешка, носи на здоровье.

Веревкин дернул к себе брюки, и тут затрещало на коленке у Олежки: он второпях пришил Лешкины брюки к своим.

А за занавесом раздавались аплодисменты. И нетерпеливые ребячьи голоса требовали начинать концерт. Мы же стояли, онемев от неожиданности. И тут то ли от страха, что концерт сорвется, то ли, действительно, от этих самых крутых яиц, но ко мне вернулся голос, и я заорал так, что у самого что-то брякнуло в ушах:

— Борька! Кобылин!.. Тебе-то для чего брюки?

— А что же я, без штанов, что ли, буду ходить?

— Да ведь ты же в трусиках выступаешь! Дай на время свои брюки Веревкину!..

— Как же он в них уместится?

Но Костя, к которому уже возвратилась его обычная находчивость, тотчас же меня поддержал:

— Верно придумал, Кулагин! Он их снизу подвернет, и все будет как в аптеке…

— А как же я? — захныкал Островков.

— Да зачем тебе брюки? Ты же фокусник! Факир! Мы тебе сейчас найдем что-нибудь вроде скатерти… Завернешься в нее, как в индийское сари… А ну все со сцены! Начинаем!..

Лешка выбежал из-за кулис и, прыгая на одной ноге, подворачивая Борькины брюки, где только можно, спросил меня недоверчиво:

— А ты, может, Сережка, соврал? Может, и не пропадал у тебя голос? Вон ты как заорал-то!..

Но я не успел ответить. Комиссар за сценой хлопнул в ладоши, кто-то дернул за веревку, занавес разъехался, и мы с Лешкой, очутившись перед залом, полным беснующихся зрителей-ребят, хором объявили, что наш концерт начинается.

Спорить, кому первому представлять героя Отечественной войны, участника битвы под Москвой, воевавшего в прославленной Панфиловской дивизии, артиллериста Павла Семеновича Скворцова, нам с Лешкой не пришлось, потому что его представил сам председатель совета дружины старшеклассник Никита.

Мы увидели, как с одного из задних рядов поднялся седой коренастый человек с множеством боевых орденов и медалей под лацканом пиджака. Пока он шел по проходу между рядами, они мерно позвякивали в такт его шагам. Этого звука не могли заглушить даже неистовые аплодисменты школьников, которые поднимались, когда Павел Семенович Скворцов проходил рядом с ними.

По ступенькам он поднялся на сцену, и зал понемногу угомонился. Я не заметил, как все участники нашего концерта вместе с самой Верой Федоровной и Никитой столпились за кулисами, чтобы лучше слышать героя битвы под Москвой.