Фрида Вигдорова - Двенадцать отважных

Володя Лагер шел к Погребнякам, когда в село неожиданно въехали мотоциклисты. Володя увидел, что один из мотоциклов мчится на него. Он свернул в сторону, однако фашист, сделав поворот, снова направил мотоцикл на него.

Володя подбежал к забору, прижался к нему, и немец опять навел мотоцикл на него и только в последнюю секунду отвернул мотоцикл и погнал по середине улицы. Володя успел заметить, что мотоциклист смеется. Он, видимо, развлекался.

«А что, если бы на моем месте был какой-нибудь старый дед?» — подумал Володя.

На этот раз в село прибыла немецкая батарея. Грузовики с солдатами тащили за собою полевые пушки, которые кивали на ухабах своими стволами в брезентовых чехлах. На улице сразу стало очень шумно. Слышалась чужая речь и чужой смех.

Едва войдя во двор, Володя Лагер увидел, что дома неладно. На крыльце стояли сапоги, чужие и блестящие.

Мать торопливо вышла к нему навстречу. Она и мигала ему и махала рукой, словно хотела, чтобы он сейчас же ушел. Володя остановился в нерешительности.

— Чш-ш-ш! — сказала мать. — У нас ихний главный спит.

До сих пор в их доме еще ни разу не останавливались фашисты. Володя вошел в хату. Ему казалось, что все должно сразу стать совсем по-другому. Однако ничего как будто не изменилось. Та же широкая, недавно беленная печь, те же фотографии на стенах, окруженные бумажными розами, в углу стеклянная горка с давно знакомыми графинами и кружками, тот же стол, который он изрезал как-то кухонным ножом и получил за это по затылку. Те же лавки. И все-таки все здесь стало чужим и враждебным.

На столе стояла большая консервная банка, сверкавшая яркими красками. Стояла так нахально, словно она теперь хозяйка в этом доме. Появился какой-то чужой запах. И, наконец, за перегородкой кто-то сильно дышал.

Володя заглянул туда. На высокой кровати родителей спал грузный и лысый человек. Лица его не было видно. Володя вернулся на крыльцо. Мать крошила картофель в чугунок.

— Много их? — спросил Володя ее шепотом.

Вместо ответа она подняла глаза и поглядела на улицу.

— Еще денщик, — сказала она вполголоса. — Пошел, видно, кур искать.

Володя вернулся в хату. Ему не давал покоя револьвер, висевший на узком ремешке, зацепленном за шарик кровати. Он снова зашел за перегородку. Ярко-желтая кобура висела у самого лица офицера.

Вдруг он почувствовал, что в комнате очень тихо, и в этой тишине невыносимо звонко стучат ходики и очень громко дышит немец. И так же громко бьется его, Володино, сердце, что с ним никак нельзя подходить близко к спящему.

А ярко-желтая кобура висела совсем близко, до нее ничего не стоило дотронуться. Но дотронуться было страшно, казалось, от одного прикосновения к ней все взлетит на воздух.

Все-таки Володя тронул кобуру, и в тот же миг офицер приподнялся и плюхнулся на спину. Прошептал что-то. Вздохнул. Но не проснулся.

С бешено бьющимся сердцем Володя стоял и ждал, что будет дальше. А затем, стараясь не думать о том, что делает и что может из всего этого получиться, он отвел кобуру подальше от постели, отстегнул на ней тугую кнопку и вынул невиданно блестящий вороненый пистолет. Немец не просыпался.

Теперь Володя боялся уже не так сильно. Ему даже пришла в голову новая мысль. Он достал в сенцах из угла свой деревянный самопал, вернулся за перегородку и засунул его в пустую кобуру. Застегнуть кнопку не решился, она щелкнула бы слишком громко.

Володя залез на сеновал, не помня себя от волнения, счастья и гордости. Сверкающий, новенький автоматический пистолет тяжело лежал у него в руках. Еще совсем недавно он был безмерно горд оттого, что в сарае у него мокнет в керосине разобранный на части ржавый маузер, который он нашел в степи. А теперь в распоряжении их отряда будет новый автоматический пистолет с восемью патронами в обойме.

Быстро стемнело, стало холодно. Володя зарылся в сено, которое щекотало его жесткими травами и, как всегда, немного дурманило своим запахом. Спать он не мог. Он думал о том, как явится к ребятам, которые на рассвете должны собраться в дальней степной балке.

О том же думал он и утром, когда бежал задами к речке. «Я немного опоздаю, — думал он, — они меня станут ругать, спросят, почему опоздал. А я скажу — занят был». От холодной росы стыли босые ноги. Володя спустился к речке, пробираясь сквозь серые заросли ивняка. Солнце еще не всходило, речка казалась сизой, и по ней брел туман. Володя ступил на круглые и скользкие от росы мостки. «Или я скажу так, — думал он. — Да, между прочим, я добыл одну штуковину. И даже бровью не поведу. Как? Откуда?! Да ничего особенного, взял у одного фрица».