Полли Хо-Йен - Мальчик в башне [litres]

День, когда рухнул первый дом.

– Я не могу это есть: слишком жарко, – сказала Гайя. Мы сидели в столовой над тарелками с едой. Тонкий кусочек мяса, две масляные картошки и ярко-рыжие кружочки морковки плавали в коричневой подливке.

День, когда закончился дождь, был самым жарким за долгое время. После мокрых носков и влажных курток забавно было внезапно оказаться в таком пекле. На прогулке все лежали прямо на асфальте, наслаждаясь солнечными лучами.

Гайя была права. От жары даже не хотелось есть. Солнце светило сквозь окна так ярко, что мне приходилось щуриться.

– Я попытаюсь сбежать, – сказала Гайя, поднимаясь на ноги.

– Гайя, – сказал я. – Можно задать тебе вопрос?

Она снова села.

– Твоя мама просит тебя иногда ходить в магазин? – спросил я.

– В смысле?

– Моя мама просит меня ходить за покупками. А ты ходишь?

Гайя слегка сощурилась:

– В смысле «просит ходить за покупками»?

Я понял, что Гайя теперь не отстанет, пока не узнает все подробности, поэтому я рассказал ей, что происходило дома. Начиная с того дня, когда мама попросила меня сходить в школу самому, и заканчивая тем разом, когда она отдала мне свою банковскую карточку.

Кое о чем я умолчал, правда.

Но все равно был не готов к тому, как озабоченно нахмурилась Гайя:

– Ты не должен все это делать.

– Мама говорит, что я уже взрослый. Что я хорошо справляюсь.

– Но… но… если этим занимаешься ты, то что делает твоя мама?

Хороший вопрос. В основном она спала. С тех пор, как она перестала выходить из дому, мама постоянно жаловалась на усталость.

«Мой хороший, мне просто нужно немножко поспать», – говорила она, и я закрывал за собой дверь спальни и не садился к ней на кровать и не рассказывал, как я ничего не делал в школе.

– Когда это началось? – спросила Гайя.

Я ткнул вилкой в кусочек мяса. На тарелку закапала подливка, словно капельки дождя в лужу.

– Ади? – тихо позвала Гайя.

Много месяцев назад я пришел домой и услышал, как мама плачет. Хотя «плачет», наверно, неправильное слово, хотя она действительно плакала. Слезы бежали по ее щекам и падали с подбородка на мокрое пятно на юбке. А еще она стонала. И кричала. И орала. И завывала. Все вместе.

Эти звуки напугали меня.

– Мам, – сказал я.

Но мой голос потерялся в ее рыданиях. Я решился положить руку ей на плечо, и только тогда она повернулась ко мне.

Сначала мама будто не видела меня, но постепенно к ней пришло осознание. Она протянула руки и прижала меня к себе, сильно.

– Все хорошо, – сказала она и повторяла это снова и снова: – Все хорошо, все хорошо.

Мама не переставала плакать.

А я думал, что это я должен был успокаивать ее, потому что, когда мама взглянула на меня, я увидел ее лицо.

Мама была ранена. Один глаз заплыл так, что она не могла его открыть как следует, а под другим виднелся синяк. На лбу была фиолетовая шишка, а на щеке кровоточил порез, похожий на страшную пародию улыбки.

– Что случилось? Что случилось? – спрашивал я, но мама не отвечала.

Она сморщила лицо, всхлипывая еще громче. Казалось, порез на ее лице тоже плакал.

– Мамуль? – Я не понимал, что я хотел спросить, пока не произнес вслух:

– Кто это сделал?

– О Ади, – шептала мама. – О Ади, о Ади.

И я тоже начал плакать, хотя всей душой не хотел. Я хотел позвонить в полицию и в «скорую». Я хотел сделать что-нибудь, чтобы маминому лицу стало лучше. Я хотел сделать много чего, но получалось только плакать маме в плечо, а она укачивала нас, чтобы мы оба забыли о ее ранах. При всем моем хотении я лишь свернулся у нее на руках и отчаянно рыдал от того, что случилось.

Мы так и уснули вместе, в объятиях, но проснулся я в одиночестве в темной спальне.

– Мам? – В тусклом свете мой голос был крошечным и одиноким.

– Я… – Мамин голос был грубым и хриплым. – Я здесь.

Она сидела на диване в темноте. Я порадовался, что света не было, потому что так я не мог видеть ее израненное лицо. А потом мне стало стыдно.

– Мама! – крикнул я, будто потерял ее, и я снова забрался ей на руки и уткнулся лицом в мягкую ткань ее кофты. Я понял в тот момент, что мама даже не сняла пальто.

– Все хорошо, Ади. Все хорошо. Засыпай, – сказала мама.

И я заснул.

Я знал, что случилось что-то плохое, но никак не мог спросить маму, что именно. Я пытался. Правда. Но слова не хотели выходить наружу.

Мне было страшно. Страшно, когда я думал, где мама так поранилась. Страшно от мысли, что это может случиться еще раз. Может, поэтому я был не против сходить в магазин. Ведь если пойду я, с мамой ничего плохого не произойдет. Она будет дома, в безопасности.