Анатолий Левандовский - Наследники господина Чамберса

Да, лестно. Приятно. И все же...

Редактор остается таким же непреклонным, как и прежде. Его ответ в Ферне начинается словами:

«Нет, мой дорогой и очень знаменитый брат, мы будет кончать «Энциклопедию» не в Берлине и не в Петербурге, а в Париже».

Только в Париже.

Дидро не изменит себе, чем бы его ни соблазняли.

В этом же году — еще одно радостное событие.

Среди прислужников «гадины» начался раскол. Иезуиты, всем ненавистные, самые ярые враги «Энциклопедии», вдруг теряют свое исключительное положение, а затем оказываются изгнанными.

Еще три года назад они потеряли прежний кредит: была установлена причастность иезуитов к покушению на короля Иосифа I, вследствие чего их изгнали из Португалии.

В свете этих событий кое-кто из придворной партии во Франции стали переосмысливать и покушение Дамьена на Людовика XV. Парламент давно уже враждовал с иезуитами. Теперь главными их противниками сделались всесильная фаворитка мадам Помпадур и всесильный министр герцог Шуазель. Союз фаворитки и министра в абсолютистском государстве — сила непреоборимая. И Людовик XV подписал декрет об изгнании иезуитов из Франции...

Можно представить себе ликование философов!

— Вот мы и избавились от одного из главных врагов! — торжественно заявил Дидро на очередном собрании литературной республики.

...Год 1764.

Печатание в основном закончено. Новых томов всего оказалось не восемь, как планировал Дидро, а целых десять! И каких томов! Гравюры можно доделать позднее. Теперь последняя проверка и...

И на Дидро обрушивается новый удар.

Скажем без преувеличений: самый болезненный из всех ударов этих тяжелых лет.

Просматривая одну из напечатанных статей, редактор уловил что-то подозрительное: статья не звучала и ей не во всем хватало смысла...

Он вчитывается и видит грубые искажения. Еще не веря своим глазам, еще сомневаясь, он, переходя от строки к строке, начал перечитывать все свои статьи.

О ужас! Он не ошибся: над готовым текстом поработала чья-то рука, приведя все в состояние хаоса...

Мы неоднократно могли убедиться в стойкости Дидро. Его не сломил декрет о запрещении «Энциклопедии», не удручил пасквиль Палиссо, не обескуражил уход Даламбера. Он мог многое вынести и пережить.

Но теперь главный редактор дрогнул. Что-то в нем словно оборвалось. Его охватило бешенство и отчаяние. Слезы лились из глаз его, рыдания сотрясали грудь.

Как?! Буквально накануне своего полного торжества, претерпев тысячи невзгод, преодолев все препятствия, «Энциклопедия», не убоявшаяся короля и министров, не дрогнувшая перед «гадиной» и парламентом, должна пасть от руки какого-то полуграмотного негодяя?..

Дидро сразу же понял, в чем дело. Последующее полностью подтвердило его догадку.

Лебретон, не хотевший упустить прибылей, но дрожавший перед призраком Бастилии, решил на свой страх и риск «уменьшить крамолу». Не говоря ни слова Дидро, он сам стал «править» наиболее опасные на его взгляд статьи, выбрасывая из них то, что могло оказаться неугодным правительству и церкви. Проводя эту гнусную операцию, хитрый издатель, чтобы сделать зло непоправимым, уничтожил и отредактированные Дидро оригиналы статей, и выправленные корректуры.

Скажем сразу: жадного Лебретона это от Бастилии не спасло: он все-таки угодил туда два года спустя. А «Энциклопедии» был нанесен серьезный вред.

«Вы пронзили мое сердце, — писал Лебретону Дидро. — Кинжал не мог бы проникнуть глубже... Вы уничтожили или поручили какой-то низкой твари уничтожить труд двадцати хороших людей, посвятивших вам свои способности, часы своих бдений, из любви к истине, довольствуясь одной надеждой, что их идеи будут переданы публике и что они будут вознаграждены за это заслуженным уважением, которое теперь отняли от них ваша подлость и ваша неблагодарность. Вас и вашу книгу будут теперь топтать в грязь, впредь на вас будут указывать как на человека, провинившегося в таком обмане, в таком бесстыдстве, которым не было подобных. Тогда вы будете вынуждены осудить свой панический страх и подлые советы варваров, которые помогли вам совершить этот разбой!»

Писать Лебретону такие письма было все равно что толочь воду в ступе. Но Дидро испытывал потребность излить душу, высказаться до конца.

Ему казалось, что этого он не переживет. Трое суток он не мог ни есть, ни спать. У нею даже появилось желание: бросить все, отказаться от «Энциклопедии» и известить мир о поступке Лебретона.