Анника Тор - Глубина моря; Открытое море [litres]

Она покачала головой.

– Я поеду домой. Проводишь меня на пароход?

– Само собой. У нас есть еще два часа. Можем погулять или сходить в кино, если есть дневной сеанс.

– В кино?

В голосе Нелли прозвучал ужас. Пятидесятники запрещают кино.

– Извини, – сказала Штеффи. – Я забыла. Не будем понапрасну гневить Бога. Лучше прогуляемся. Погода чудесная.

Они вышли из кондитерской: небо было безоблачно, солнце припекало. Сестры отправились по Авеню к площади Гёта.

– Тут праздновали окончание войны, – сказала Нелли. – Я помню.

– Да, – ответила Штеффи. – Сегодня исполняется ровно шесть лет с того дня, как началась война.

– Сегодня?

– Да.

– Если бы войны не было, – спросила Нелли, – интересно, как сложилась бы наша судьба?

– Мама осталась бы жива.

Нелли почувствовала, что настал удачный момент для вопроса.

– Штеффи, а папа тоже умер?

– Не знаю, – ответила та. – Я не знаю, Нелли. Но никто не смог его разыскать.

– Тогда он, скорее всего, умер.

Штеффи не ответила. Она взяла руку Нелли и сжала в своей ладони.

– Поехали куда-нибудь, – предложила старшая сестра. – Например, в Слоттскуген.

Они вышли из трамвая и по дорожке пересекли широкий газон. У подножия холма, на вершине которого находится пруд с тюленями, торговали воздушными шарами и ветряными вертушками.

– Хочешь вертушку?

Нелли помотала головой. Она уже взрослая.

Морем и рыбой запахло еще до того, как они подошли к пруду. В зеленоватой воде плавали тюлени.

Нелли видела тюленей у острова, но так близко и так много сразу – никогда. Звери ловко двигались в воде, ныряли, переворачивались на спину и обратно на живот. Время от времени то один тюлень, то другой высовывал из воды голову и оглядывался по сторонам.

Бедные тюлени – сидят в пруду, вместо того чтобы свободно плавать в море!

Девочки еще долго гуляли по парку Слоттскуген, разглядывая самых разных животных – лосей и оленей, лошадей и коз, осторожных лисиц и щеголеватых павлинов.

Время пробежало незаметно, осталось всего полчаса до отплытия парохода Нелли.

Штеффи проводила сестру к Деревянному пирсу и дождалась, пока та поднимется на борт. Помахала Нелли рукой. Судно отчалило. Штеффи стояла на пирсе до тех пор, пока пароход не скрылся из глаз.

Комната, которую снимала Штеффи, находилась в подвале частного дома. Хозяйка долго извинялась, но Штеффи это нисколько не смущало: летом на острове она всегда жила в подвале – остальные комнаты сдавали дачникам. Окна располагались высоковато, в целом же комната была уютной и довольно светлой, по крайней мере сейчас, в погожие сентябрьские дни.

Штеффи было непривычно, приходя домой, оказываться в одиночестве. Ужин она не готовила, довольствовалась чаем и бутербродами, зато взяла привычку обедать в больничной столовой для персонала. По воскресеньям Штеффи неизменно ждали к обеду Карлсоны, если она не уезжала на остров.

Одиночество навевало Штеффи грустные мысли. Ей казалось, что такая жизнь теперь никогда не кончится. Каждое утро Штеффи будет просыпаться и собираться на опостылевшую работу, каждый вечер будет возвращаться в комнатку с чужой мебелью и керосиновой плиткой. Наверное, у нее никогда не будет настоящего дома.

На острове у тети Марты с дядей Эвертом хорошо, но она не может там оставаться. Она выросла и должна обеспечивать себя сама.

Через несколько недель после переезда на новую квартиру Штеффи разрешили навестить Юдит в клинике для душевнобольных в Лилльхагене. Она отправилась туда, купив по дороге апельсин.

Штеффи едва помнила вкус этого оранжевого фрукта. В годы войны апельсины не продавали. Но вот совсем недавно прибыл первый корабль с апельсинами и еще один – с бананами. Как-нибудь в воскресенье, когда цены немного упадут, она купит бананов и угостит малышей Карлсон. Штеффи представила себе лицо Нинни, впервые в жизни пробующей нежный сладкий банан.

Апельсин обошелся недешево. Но Штеффи хотела порадовать Юдит.

Пересаживаясь с трамвая на автобус, Штеффи, наконец, доехала до клиники. Корпуса больницы были новые, светлые и современные. Штеффи сказали, в каком отделении лежит Юдит, и пропустили в длинный коридор, по обе стороны которого тянулись ряды дверей. Откуда-то доносились тихие причитания. Резко пахло лекарствами, стерильностью и еще чем-то удушливым и сладковатым.