На следующий день весь класс, предводительствуемый Ириной Ивановной, которая ради такого случая, а также в честь собственного двойного юбилея — сорока лет педагогической деятельности и шестидесятипятилетия — надела парадное бархатное платье с ниткой искусственного жемчуга на груди, собрался в здании администрации у конференц-зала. Никогда еще Тиллиму не приходилось видеть классную в таком волнении. Их Иринванна — всегда само спокойствие — нервно улыбалась, на ее обычно бледном лице яркими пятнами проступил лихорадочный румянец, на лбу блестели капельки пота. Поднимаясь на цыпочки и вытягивая шею, она неотрывно смотрела в сторону двери, откуда должна была явиться звезда балета с невских берегов.
И вот тяжелые двери с резными гербами СССР на створках распахнулись… Однако в холл, вместо Екатерины Лучезаровой, вошли четверо крепких мужчин, все как один в строгих костюмах и с темными очками на застывших лицах. Они вежливо, но настойчиво оттеснили собравшихся в сторону, освобождая проход. За ними по красной ковровой дорожке проследовала стройная молодая особа, закутанная в пушистую шубку. Не глядя ни на кого, она торопливо направилась к дверям зала.
«Катенька! Наконец-то! Ты помнишь меня? — выкрикнула счастливая учительница, устремившись к балерине и подхватив ее под руку. — Я — Ирина Ивановна, а это мои ученики…»
Звезда балета остановилась, недоуменно посмотрела на бесцеремонную бабушку в старомодном наряде, застыв на миг, и отстранилась, высвобождая руку. Сразу же один из охранников вклинился между ними и грубо отодвинул учительницу назад в толпу, точно неодушевленный предмет. Чуть заметно пожав плечами, Лучезарова двинулась дальше, но, разглядев кого-то в толпе, остановилась и, радостно улыбаясь, помахала ему рукой.
«Так ей и надо, грымзе! — раздался злорадный голос за спиной у Тиллима. — Поставила мне тройку в четверти, вот сама теперь и опозорилась — канула в зияющую пустоту и безвестность».
Оглянувшись, мальчик увидел за спиной Свету Сергееву — головную боль всех учителей и завуча по воспитательной работе, предмет пристального внимания всех старшеклассников. Переступая на высоченных шпильках, акселератка хлопала ресницами, намазанными так густо, что с них буквально осыпались хлопья дефицитной импортной туши, но тут же, шагнув вперед, наткнулась на как бы нечаянно выставленную Олину ногу и рухнула, растянувшись во весь рост поперек ковровой дорожки. Тиллим заметил, как его подружка и муза Оля Штукарь с невинной улыбкой ангелочка показала ему поднятый вверх большой палец: «Не будет задаваться, красавица расписанная!»
На пороге конференц-зала балетную диву окружил рой корреспондентов и телевизионщиков. На бедную Ирину Ивановну жалко было смотреть. Она в один момент сникла, опустив голову и с трудом сдерживая слезы. Каково было сознавать учительнице, что она ошиблась в своей любимой питомице?
«Пойдемте, дети, — сдавленным голосом произнесла Ирина Ивановна. — Катенька, должно быть, устала с дороги».
Тиллим поймал себя на мысли, что хорошо бы хоть на несколько минут стать большим и сильным, как герой гэдээровского фильма про друга индейцев Верную Руку или вождя апачей Виннету. Тогда он мощно дернул бы за ковровую дорожку, все квадратные охранники скатились бы с нее, а эта зазнавшаяся балерина имеете со Светкой подъехала бы прямо к Иринванне, как на конвейерной ленте…
На следующий день урока русского языка в пятом «А» не было. Отменили его и в другие дни, по причине того, что любимая учительница пятого «А» накануне своего двойного юбилея попала в больницу: от (ильного расстройства у нее начались проблемы с сердцем, которое до той поры успешно справлялось и с педагогическими, и с прочими жизненными нагрузками.
Директор Челябинского театра оперы и балета пребывал в самом скверном расположении духа. Приезд ленинградской академической балетной труппы обернулся для него настоящим кошмаром. Солистка труппы была уроженкой Челябинска, и мало того что все билеты раскупили за месяц до спектакля, так еще вся партийная и профсоюзная верхушка города, администрация, все, кто состоял со знаменитой балериной хоть в самом отдаленном родстве, требовали контрамарок. Причем верхушка рвалась «на Лучезарову» со всеми многочисленными родственниками, опомнившись только сейчас, когда билеты на гастрольные спектакли взять было уже попросту негде. С громадным трудом удалось сохранить только десять билетов для Совета ветеранов войны и для передовиков производства, но это количество оказалось каплей в море. Грозный ветеран, весь в орденских планках, стучал о директорский стол внушительных размеров костылем, призывая на голову бюрократа от культуры всевозможные кары вплоть до восстания из гроба великого и ужасного отца народов… И таких скандальных посетителей только за одно утро в кабинете побывало не менее десятка!
Читать дальше