Олег Кузнецов: Похождения хитрого Соленопсиса [Рассказы]

Важностью осанки вороне, по-видимому, удалось убедить скрытых зрителей в своем праве открыть пир, а значит, взять себе лучший кусок — кабаний глаз, например. Но когда она, чуть ли не монументальная, встала над кабаненком и замахнулась уже клювом для первого удара, ущербный характер досадно подвел ее. Она вдруг суетливо завертелась, присела, даже ее физиономия, видная наблюдателям в профиль, отразила вдруг какое-то явно неблагородное чувство. И всем стало ясно, что главную роль присвоила птица, не заслуживающая почтения, просто воровка какая-то. И сразу же раздался обличительный сорочий треск, равносильный публичному освистанию!

Сбросив с себя остатки притворства, ворона торопливо клюнула туда, где, как ей показалось, находился вкусный глаз жертвы, а на самом деле в ее ухо, за что-то ухватилась, дернула…

Да и дернула она, конечно же, за ухо, и эта известная воспитательная мера привела к обычному, в сущности, результату: наказанный взвился, заверещав благим матом!

Ворона, забыв, что создана для полета, шарахнулась кубарем в сторону и издала настолько жуткий крик, что его и несуеверный человек напугался бы. Участники предполагаемого пиршества (числом уже не меньше десяти) тоже с криками сорвались с ветвей и, мгновенно соединившись в разноперую стаю, завертелись в стремительном воздушном хороводе.

Кабаненок тем временем вернулся на землю, но не приземлился, а приводнился, добавив шуму, в злосчастной канаве. Вытаращив глазенки, он стремительно переплыл на тот берег и исчез.

Все кончилось. Ястреб, как бы устыдившись своей причастности к неприличной компании, набрал высоту, равнодушным голосом вещая, что он не хотел и не хочет ни кабанятины, ни сорочатины, ничего… Ворона, спохватившись, полетела по прямому, безо всяких зигзагов маршруту в свое село. Разлетелись в разные стороны и остальные птицы.

Поздно вечером, когда дрозды замолкли, а вальдшнепы, покряхтывая, потянули мимо высокой березы, веприца неподвижно стояла под исколотой остриями звезд крышей логова. Утомленные длинным пережитым днем, у ее ног, сбившись, спали кабанята. Она и сама по временам задремывала, но тотчас же просыпалась — смутная тоска томила ее.

Она была знакома веприца, эта тоска… И в прошлые годы, в первые дни материнства, обычно вот в такой же час покоя она вдруг начинала ощущать странный разлад с безмятежно отдыхающим выводком. Кабанята были здесь, теплые, живые, но ей стоило большого труда не искать кого-то явно несуществующего на промозгло-холодной подстилке вокруг спящих. Так приходило чувство утраты…

Постепенно она привыкала к тому, что выводок стал меньше, и, по-видимому, ее материнское чувство не убывало, оно все целиком доставалось оставшимся, особенно в эти первые дни, когда она, еще не умея отличить одного малыша от другого, воспринимала выводок как единое, хотя и легко распадающееся целое, как одного детеныша.

Но сегодня старой веприце никак не удавалось успокоиться…

А вальдшнепы все тянули. Почему-то в этот вечер они избрали высокую березу, возвышавшуюся над всеми деревьями, своим ориентиром. Они появлялись откуда-то слева и, подлетев к березе, как бы убедившись, что она тут, стоит себе, никем не спиленная, мчались над прогалинами, откуда раздавался негромкий зов, заставлявший их радостно нырять во тьму и безошибочно находить призывавшую.

И вдруг веприца услышала звуки, определенно не имевшие отношения к длинноносым. То были шаги маленького зверя, они приближались…

С поразительной настойчивостью неизвестный шел… навстречу своей погибели!

Веприца хотя и не была охотницей в полном смысле этого слова, но даже и не в голодное время умела проявить достаточно сметливости и ловкости, если представлялся случай разнообразить постный рацион. Она напряглась, забыв обо всем на свете, готовая к броску, который сделал бы честь иному хищнику.

Но жертва повела себя странно. В самый тот момент, когда жестокий нападающий готов был уже сорваться с места и сокрушительным напором подавить всякую возможность сопротивления, зверек сам побежал вперед, будто хотел побыстрей покончить счеты с жизнью. И он подал при этом голос — тихий, нерешительный, как бы виноватый…

Да ведь это, никак, кабаненок!

Озадаченная, веприца, мягко передвигаясь, выплыла из логова и склонилась над поздним гостем, с сопением вдыхая в себя его запах. Она сразу же убедилась в правильности своего предположения: пришелец и точно был кабаньего племени, но только не из здешних. От него пахло дубравой, в которой веприца в этом году еще не успела побывать, какими-то кустами, землей, еловыми шишками, свежей сосновой смолой…