Олег Кузнецов - Дальний поиск

Осенью сорок пятого к профессору Викентию Ивановичу Южинцеву зашёл проститься бывший его аспирант Георгий Андреевич Белов, назначенный директором Терновского заповедника. В войну Белов был разведчиком. За два месяца до Победы был тяжело ранен, долго провалялся по госпиталям.

Викентий Иванович, высокий тощий старик с крупной лысой головой, усыпанной родимыми пятнами, встретил Белова в университетском вестибюле и повёл к себе, на второй этаж, по коридору мимо застеклённых шкафов, на полках которых белели кости и черепа разных животных.

Выглядел Белов измождённым (пять месяцев и четырнадцать дней на больничной койке!), но в болезненной слабости его вряд ли кто-нибудь мог бы заподозрить. Тщательно отутюженный, наглухо застёгнутый китель, два ряда орденских планок, начищенные хромовые сапоги… Неглубокая морщинка между бровей, чистый лоб, строгие глаза и седина в тёмных волосах. Слишком ранняя. Вряд ли больше тридцати бывшему разведчику. Таким увидел его после долгой разлуки Южинцев.

— Да, коллекция!… — сказал Викентий Иванович. — Как видите, не разрослась — война!… Собственно, и это удалось сохранить чудом. Многое погибло. В сорок первом вон там, — он кивнул в сторону окна, — разорвалась фугасная бомба… Впрочем, есть и кое-что новенькое… — Открыв один из шкафов, профессор снял с полки ещё не пожелтевший череп с зияющим отверстием в лобной части, как видно, очень тяжёлый. — Экземпляр приобретён всего месяц назад.

— Отличное попадание, — хмуро заметил Белов.

— Постарались ради, так сказать, исключительности случая. Не догадываетесь, какого? Это тигр туранский, добыт в низовьях Амударьи. И есть такое предположение, а лично у меня, увы, печальная уверенность, что он… последняя особь подвида.

— Свершилось всё-таки… — Взяв череп у профессора, Белов задумчиво уставился в провалы глазниц. — А как же то?… Помните, ваша журнальная статья? «Пощаду туранскому тигру!» Тридцать девятый год, ведь вас тогда послушались…,

— Поздно! В ареале оставалось пятнадцать или шестнадцать особей, когда последовал запрет на охоту. Да и какой там запрет? Пустой звук. Все эти годы в мире слишком много стреляли… А кстати! Я, в свою очередь, помню об одной вашей статейке. Ну, вы-то обратились прямо к широкой публике. «Вечерняя Москва», весна сорок первого. Не постеснялись и название «стибрить» у профессора: «Пощаду амурскому тигру!» И какие отклики, какое возмущение! «Вот до чего докатились оторванные от жизни кабинетные горе-учёные! Защищают вредителя!» И вывели вас на чистую воду,

— Тем дело и кончилось… Скажите, Викентий Иванович, а как теперь там?

— Примерно так же, как было в сорок втором в дельте Амударьи. На всю Уссурийскую тайгу, может быть, полтора десятка тигров. А какое равнодушие!

— Этого, кажется, и здесь хватает. Не далее как сегодня мне вместе с назначением пытались вручить некую могучую бумаженцию — предписание организовать изготовление чучел зверей для сельскохозяйственной выставки. Задумано, в частности, создать живописную группу: тигр с тигрицей и с ними два тигрёнка. Очень удивились, когда я заявил, что мне, как директору заповедника, не пристало участвовать в такой затее.

Вернув череп тигра на место, профессор пригласил Белова в свой кабинет — тесноватое, с одним высоким окном помещение; по стенам зоогеографические карты, в углах опять шкафы с костями.

— Как говорится, присядем на дорожку. Когда едете?

— Сегодня. К первому снегу успеть хочется.

— В добрый путь, в добрый путь…

Задумавшись, Белов засмотрелся в окно. Там, внизу, из подъезда высыпала молодёжь. Многие парни — в военном. Две-три книжки засунуты за широкий ремень или за отвороты шинели — вот они, студенты первого послевоенного набора…

— А нужны вы всё-таки не за десять тысяч километров, а здесь, — как бы издалека донёсся голос профессора. — Должность на кафедре, перспективы… Господи, да ведь у вас почти законченная диссертация!

— Вы опять, Викентий Иванович, оставьте. Все я позабыл.

— Мой лучший ученик?! Вздор, не верю. Устали — это понятно. Но впасть в отчаянье, метаться… Не похоже на вас, не похоже! Вы, редкостный систематик, и вдруг — в глушь. Там у вас не будет даже книг порядочных. Один, без информации, без общения с коллегами, добровольное одичание!