Олег Кузнецов - Похождения хитрого Соленопсиса [Рассказы]

Это был волк матерый, пожилой отец выводка. Он после ночных странствий и удачной охоты нес волчатам куски свежего мяса, которые временно лежали в его собственном желудке. Тут ничего удивительного нет. У волков это любимый способ переносить пищу. Когда матерый придет к логову, он без затруднений отрыгнет мясо: ешьте, дети.

Теперь брюхо у него было полное, и он, как видно, стоял и соображал, что делать с тарбаганом. Тарбаган вроде хороший, но куда его деть? На себе тащить не хочется…

Он приоткрыл пасть, из которой сверкнули колючие белые частоколы — миллион зубов, не меньше! Что означала такая гримаса? Устрашение жертвы? Или просто насмешку?

Да, это была улыбка! Волк потешался, разглядывая раскрасневшегося тарбагана, который хотя и похож был больше всего на трепещущий, готовый упасть лист осеннего дерева, но храбрился, как хищник. Он готовился вступить в бой. Чего доброго, он мог напасть первым!

Волк постоял еще немного и, не переставая улыбаться, медленно повернулся и зарысил своей дорогой. Он спешил. Тут было слишком открытое место, а он не любил показываться на глаза ни людям, ни зверям, ни птицам.

Кадыр после этакого свиданьица не возгордился, не стал считать себя исключительно мужественным тарбаганом. Наоборот: любой выступ горы, камень, куст, даже заросли травы казались ему теперь страшными. Но надо идти и идти! Он отправился, стараясь держаться незагроможденных пространств, чтобы издали увидеть приближение опасности.

Часа два его дорогой оставалось русло с тихим ручейком посредине. Но потом русло резко изогнулось вправо, и он, чувствуя, что ему вправо не нужно, пошел прямо, для чего пришлось перебраться через ручей и взобраться на отлогий берег.

Вначале он попал в рощицу кривых деревьев, где ему из-за непривычной тесноты, из-за того, что исчезло небо, сделалось очень не по себе. Он изо всех сил устремился к видневшемуся впереди просвету и был рад-радешенек, когда выбрался на простор — волнистый, как окаменевшее в момент мертвой зыби море.

Только зря он радовался. Эта местность оказалась еще хуже приспособленной для тарбаганьих путешествий. Приходилось то карабкаться вверх, то спускаться, и одно было не лучше другого. Подниматься утомительно и страшно: каждый раз казалось, что кто-то подкарауливает впереди, спрятавшись за перевалом. А спускаться для тарбаганов и вообще мучительно: у них передние ноги короче задних: если споткнешься, обязательно покатишься кубарем. Кадыр хотя и не покатился ни разу, но уберечься от этого ему стоило больших усилий.

И все же нелепая местность сослужила ему хорошую службу.

Он как раз задержался передохнуть в низине, когда услышал шелест осыпающихся каменщиков, металлический звук, топот. Похоже, где-то неподалеку ехал всадник. Кадыр затаился.

— Кадыр! Кадырчик! — послышался жалобный мальчишеский голос.

Ну да, это был Ачжок. Ранним утром возле опустевшего ящика он не смог скрыть своих чувств. Отец сжалился. «Тарбаган не способен удрать далеко», — сказал он и разрешил взять вороного для поисков. Он сам оседлал коня, подсадил сына и проводил его долгим взглядом — немного насмешливым, но больше горделивым: как же, сын такой маленький, а в седле сидит прекрасно!

Вороному коню езда с легким пареньком на спине — не работа, а приятная прогулка. Лихо развевая хвост и гриву, он проскакал несколько километров и даже не вспотел. Но чем дольше ездили, тем грустнее делался наездник. Вон они какие большие, эти степи… Разве тут найдешь тарбагана?..

На тех неудобных буграх Ачжок опять чуть не плакал. Вот и закричал он от отчаяния:

— Кадыр! Кадырчик!

Да вот беда! Но успел еще тарбаган привыкнуть к своему имени, не понял, что зовут от чистого сердца, но догадался, что у Ачжока в каждом кармане лежит по морковке. Правда, про темный мешок он, кажется, все-таки вспомнил…

Кадыр затаился в низине; всадник проехал мимо…

С каким облегчением наш путник заметил, что степь наконец разгладилась! Сколько трав и цветов шелестело впереди! Он заторопился, будто вот-вот по волшебному мановению должна была вырасти перед ним самая красивая изо всех гор — та, что изрыта норами, уютными, прохладными норами, где никто тебе на страшен.

Он бежал весело, как мальчишка, которому дали денег на мороженое. Иногда останавливался скусить понравившуюся головку цветка, иногда вытягивался в столбик, чтобы убедиться, что горизонт чист и безопасен. Пожалуй, про Кадыра уже можно было сказать: вот опытный путешественник; все-то он делает правильно — нормально осторожен, нормально тороплив; такой не пропадет и не заблудится.