Юлия Яковлева - Волчье небо. 1944 год [litres]

– Мишка, я есть хочу, – позвал Бобка. Ситцевая спинка так и топала впереди. Увлекся, не слышит.

– Мишка!!!

Бобка догнал его. Мишка остановился. Уставился вниз.

– Найди что-нибудь поесть!

Мишка разглядывал жука. Бобка ждал. Мишка перевернул листок, жука уже не было. Зато была шишка. Мишка подобрал ее, подошел к дереву, стал ковырять – как недавно ковырял палочкой. Но Бобка уже не умилился. Вместе с голодом росло нетерпение.

– Мишка!

Нетерпение переплавилось в злость.

– Мишка! Ты меня слышал?

Мишка и ухом не повел. Бобка выхватил у него шишку, закинул в кусты, усыпанные красными ягодами – они были предательски похожи на малину. «Нарочно похожи на малину», – но Бобка-то помнил: здесь ничего есть нельзя.

Мишка посмотрел на него – своим единственным карим глазом, второй был пуговкой, которую Бобка срезал с наволочки. Посмотрел туда, куда улетела шишка. Потом нижняя губа у него выдвинулась, закрутилась трубочкой вниз. И мишка загудел:

– Отда-а-а-а-ай!

– Давай сперва поедим, – предложил Бобка. – Потом отдам.

– Она моя-а-а-а-а!

– Нам надо немного отдохнуть. Попить и поесть.

– Моя-а-а-а-а!..

– Хватит! – рявкнул Бобка. Мишка умолк.

– Найди мне еду.

Но тот не двинулся. Смотрел исподлобья. «Как на фашиста», – ужаснулся Бобка. Потом разозлился. Дернул его за лапу:

– Пошли.

– Не хочу-у-у-у.

«Может, правда не хочет. Ему не надо есть. Он же мишка», – попробовал понять Бобка. Принялся терпеливо объяснять:

– Я проголодался. Мне надо поесть. Отдохнуть. И пойдем дальше.

Мишка все смотрел набычившись. Было видно: соображал. «Может, здесь не так, как было там, – предположил Бобка. – Может, здесь малина – это просто малина?»

– Стой здесь. Сейчас покажу. Проверишь.

Он выпустил мишкину лапу, треща ветками, пробрался к малиновым кустам. Принялся рвать ягоды. Они легко снимались, оставляя на веточке белый стерженек. Спелые, сглотнул слюну Бобка. «Заманивают», – предупредил себя. Быстро набрал горсть. Выбрался на тропинку. Присел на корточки и протянул ладонь с малиной:

– Глянь. Что думаешь? Ловушка?

Мишка наклонил морду. В выпуклом глазу отразилась малиновая горка. Мишка осторожно взял Бобку за ребро ладони. «Бдит», – затаил дыхание Бобка. А мишка опрокинул Бобкину руку, как ложку, и высыпал все разом себе в пасть: ам!

И принялся чавкать.

Бобка онемел.

Из пасти пахло ягодным соком. Вид у мишки был довольный. Он прожевал, проглотил. А потом заявил:

– Еще. Дай.

Бобка опешил.

– Ну ты…

– Дай! – схватил его за штанину мишка, затопал ножками. – Дай! Дай! Хочу-у-у-у-у!

Бобка не мог себе поверить. Где-то он это уже слышал.

– Хочу-у-у-у-у!!! – хныкал мишка. – Да-а-а-а-ай.

Где-то он это уже видел. Не где-то. А в их подъезде. И во дворе. Много раз. Каждый раз, когда соседка выводила гулять Максима.

Мишка опрокинулся на спину, стал сучить и колотить лапами.

– Да-а-а-ай!

Догадка впилась в Бобку, как ядовитая индейская стрела. Яд стал растекаться по телу. «Да-а-а-а-ай! Да-а-а-а-ай!» – било по ушам.

«Конечно, – с ясностью ужаса осознал Бобка. – Ведь я его только что сделал».

Сердце оторвалось. Забилось в горле. Бобка сглотнул.

Так. Думать о хорошем – велел он себе. Мишка ходит. Мишка говорит… Отдельные слова. На этом хорошие мысли кончились.

Осталась одна:

– Что я натворил… – прошептал Бобка.

Новый мишка не мог посоветовать, указать, предупредить, выручить, научить, найти дорогу. Не мог отвести к Тане, а потом вывести их обоих отсюда. Живыми. Мишка не знал, что делать.

Мишка был маленьким.

В переводе на человеческий возраст мишке было года два. Самое большое – три.

Онемели руки, подкосились ноги. Бобка сел, где стоял. Воздух вышел. Спина опала. Бобка закрыл лицо руками.

«Да-а-а-ай» тут же оборвалось. Теперь тишину расчерчивали только гудящие пунктиры насекомых.

Щипало глаза. Вдохнуть не получалось. Хотелось остаться в темноте рук навсегда.

Кто-то потрогал его за колено.

– Отстань, – выдавил Бобка.

Кругло постучал по тыльной стороне ладони. Злость закипела вмиг. Хотелось пнуть, чтобы мишка улетел в малиновые кусты. Бобка мазнул по глазам рукавом, подбирая влагу. Отдернул руки.

– Что тебе?

Глаз и пуговица таращились ему в лицо:

– На ручки.

Мишка протягивал лапы.

Которые Бобка сам вырезал из ситцевого фартука. Которые Бобка сам тщательно прошил стежком «козлик». Которые Бобка сам набил вынутой из матраса ватой.

Жалость и вина сдавили Бобке сердце. «Он же не просил, чтобы его делали».