Юлия Яковлева - Волчье небо. 1944 год [litres]

– Я ведь тоже без отца, – сказал милиционер. – Государство вырастило. Воспитало. Научило. Показало дорогу в жизни.

Он умолк. Оба его родителя умерли в один год, тогда многие умерли; говорить сердечно он не умел – не успел в детстве наполниться любовью. Когда ему хотелось сказать что-то от души, от чистого сердца, изо рта сыпались какие-то ошметки лозунгов, трескучая официальная дрянь. И Пархоменко надеялся, что взгляд его лучше всяких слов растолкует этому усталому исковерканному войной человеку, что… Но не успел.

– Здравствуйте! А я как раз к вам.

Оба обернулись.

Шумно топала по лестнице к ним молодая женщина. Из-под берета топорщились коротко стриженные волосы. Юбка казалась бетонной, пальто гранитным, а вся она была бескомпромиссно нацелена вперед. Ладонь выдвинулась, как ледокол. Оба невольно попятились. Протянули для приветствия руки. Их по очереди стиснула десница. Дядя Яша поморщился, Пархоменко ойкнул.

– В общем, так вот, – заспешил Пархоменко. Он уже опомнился, застеснялся себя, прятал глаза. – Тут надо действовать аккуратно. Без горячки. По уму. По-человечески. Заходите в отделение. Побеседуем.

Козырнул.

Сапоги его затопотали вниз.

– Милиция тоже уже приходила? – встряла незнакомка, глядя ему вслед. Голос у нее был гулкий, как цинковое ведро. – Не удивляюсь! Сначала систематические прогулы. Потом банда хулиганов. Потом кража. Потом тюрьма.

– Что? – попятился дядя Яша от ее напора. – Что он украл? У кого?

– Не украл. Пока что! Он пока только начал свой путь по кривой дорожке. С прогулов! Систематически прогуливает. Каждый день! Поэтому я и пришла к вам на дом сама. Как педагогический работник, как завуч, я…

Дядя Яша почувствовал, как голову сжимает железный обруч. Как давно он сегодня на ногах: культя пульсировала, от нее боль огненными вихрями разлеталась по всему телу.

– Бобка прогуливает школу? – отступал он. – Вы кто?

Незнакомка надвигалась как плита:

– Вы меня слушаете? Вы меня не слушали! Теперь понимаю, откуда эта безответственная тенденция. Из дома, из семьи! Все идет от семейной обстановки! – воздела палец она. – А где пасует семья! Там должны вмешаться школа. Партия. Государство. Я пришла спасать от тюрьмы Шурку. Я – Елена Петровна Капустина. Завуч.

Но выпроводили и ее.

Наконец, собрались все, сели ужинать. Стучали ложки. По очереди посмотрел на каждого. Рядом с тарелкой Сары лежал грязный лоскуток – кукла. Дядю Яшу передернуло.

– Игрушкам на столе не место, – отрезал он. Сара накрыла куклу рукой. Убрала руку под стол. Кукла исчезла.

– Встань и убери ее!

Сара съехала со стула. Ушла за ширму. Вернулась. Села.

– Поздравляю, – сказал дядя Яша. – Все трое молодцы. Большое спасибо.

– Капуста – психбольная, – буркнул Шурка. – Это все знают.

– Не Капуста. А Капустина Елена Петровна, – перебил дядя Яша, презирая себя, злясь на то, что вот сейчас ведет себя, как все те взрослые, на которых он клялся не быть похожим («а еще быть всегда мудрым, выдержанным, доброжелательным, спокойным, ха»). – Она завуч.

– Она все равно психбольная. Нормальные дома сидят. А не нос везде суют.

– И сядь прилично! Ешь как полагается. Что ты хлюпаешь!

Шурка демонстративно положил ложку. Сложил на груди руки:

– Ну?

Дядя Яша чувствовал, что закипает. Что осадить себя уже не сможет.

– Ты прогуливал школу?

– Ну.

– Отвечай по-человечески.

Шурка пожал плечами:

– Зачем? Капуста же прискакала, уже накапала.

– Говори по-человечески! – взвился дядя Яша. – Откуда этот жаргон?

«Откуда, откуда», – подумал: от тех, с кем он прогуливает школу. Бешенство подступало. Привычное, как и бессилие. «Надо держаться фактов», – попробовал дядя Яша. Не чувств, они все равно сейчас мутные, дрянные. Школа стоит денег. Это факт.

Говорить о деньгах при маленьких – Саре и Бобке – ему не хотелось. Неправильно.

– Идем. Поможешь поставить чайник.

Шурка хмуро поднялся.

Кухня, к счастью, была пуста. Только булькала кастрюля, испуская мыльный запах: кто-то из соседей оставил кипятить белье.

Шурка пустил из крана струю в чайник.

– Если ты хочешь бросить школу – хорошо, – дядя Яша стал разжигать примус. – Я не против.

Он увидел, что в глазах у Шурки блеснуло удивление: не ожидал отката назад. Линия обороны сразу прогнулась.

– Я не против, – закрепил позицию дядя Яша. – Это взрослое решение. Ты имеешь на него право.

Линия обороны зашаталась:

– Там все равно одна чушь, – пробормотал Шурка.