Мария Конопницкая - Ласточка и другие рассказы [Совр. орф.]

Тут старый Шимон берет, свою «козью ножку», целится и делает вид, что стреляет. Мальчики только этого и ждут. Они тотчас вскакивают, вытягивают руки и тоже делают вид, что стреляют. «Паф! паф! паф!» — раздаются на крыльце голоса, желтая такса срывается и начинает лаять, а собаки отвечают ей хором на дворе.

Но Зося не любит этого.

— Тише! Тише! Довольно! — кричит она, затыкая себе уши пальцами.

— Ну, что же, ястреб убит? — спрашивает Шимон с улыбкой.

— Убит! Убит! — отвечают мальчики.

— Ну так можно идти дальше! — говорит старый лесник и, понюхав табаку, так кончает рассказ:

— На мокрых лугах, на прудах, в тростнике — там не то. Тут коростель скрипит, ныряя глубоко в траве, там выпь гудит басом с вечера, тут кулик покрикивает резким голоском, там сорвется дикая утка с шумом и кваканьем, нырки ныряют в болотной воде, пролетит водная курочка и пропадет в зарослях — и все эти птицы живут по своему нраву, привыкли к воде, — плавают, ныряют, плескаются, так что шум идет.

В сухих больших лесах держится лучшая птица. Там рябчики сидят в можжевельнике, тетерев токует, глухарь стелет гнездо из сухих трав. Хорошая добыча — такая птица, но только осенью, когда она жиром заплывет… Тогда и ночей можно не спать, только бы убить что-нибудь и домой принести.

— А в поле нет птиц? — спрашивает Тадя.

— Как нет? — отвечает Шимон, — и в поле есть. А разве ты не помнишь, барчук, как мы куропаток видели в гречихе, под лесом? А перепелок мало мы наслушались?

— Правда! — ответил Тадя.

— Куропатка и перепел стелют гнезда в хлебах, по бороздам, иногда и в картофеле. Иногда куропатка прямо из-под ног вырвется. Но хороший хозяин не истребляет их. Напротив, когда уже другие птицы улетят осенью в теплые края, а поле стоит уже пустым, когда упадут снега и покроют землю, хороший хозяин насыплет кое-где зерен, чтоб куропатки не умерли от голода.

— Мы тоже будем так делать! — кричит Стась.

— Хороший хозяин, хороший человек ни одной птички не истребляет и не преследует. Он любит птичек за то, что они пением своим делают ему землю еще милее…

«В виду стесненных обстоятельств продается: за умеренную цену картина, писаная масляными красками известным художником».

Такое объявление прочел громко Юзио, раскрыв газету «Курьер».

— Где? — спросил отец, который, попивая чай, прислушивался к чтению мальчика.

— На Торговой улице, № 15, квартира 32, — дочитал Юзио и вопросительно посмотрел на отца.

В этом взгляде можно было прочесть две вещи: то, что Юзио очень любит картины и то, что у него доброе сердце. Но очень догадливый человек прочел бы, быть-может, еще и третье, а именно то, что завтра будут именины Юзио и что отец давно обещал ему купить какую-нибудь картину.

Должно быть отец Юзио понял все это, так как, глядя на покрасневшее лицо сына, сказал:

— Мы пойдем туда завтра.

Юзио едва мог уснуть в ту ночь, так его занимала мысль об этой невиданной еще, но уже желанной картине. Он представлял себе ее величину, ее содержание, даже раму. Быстрыми шагами шел он с отцом к Торговой улице, не обращая даже внимания на сильный ветер, который хлестал дождем в глаза и пронизывал насквозь холодом.

Наконец, когда они пришли в нужную им улицу, он начал внимательно осматривать номера домов и, увидев № 15, остановился и поджидал отца.

Когда они спросили в воротах, где 32-я квартира, сторож ответил, нехотя, что это совсем не квартира, а комната на чердаке. И он очень удивился, что барина и его сына это совсем не остановило, и они стали подниматься по лестнице.

Первый и второй этажи были кое-как освещены, на третьем пришлось хорошенько держаться за перила, а дальше не было и перил, а лишь узкая лестница, где нужно было идти совсем ощупью. Отец зажег спичку и увидел тут же над лестницей низкую и плохо сколоченную дверь, сквозь которую слышался звук швейной машины. На двери значился № 32.

Отец постучал раз и другой, так как звонка не было, пока, наконец, не заскрипел замок и дверь не открылась. В ней показалась высокая, худая женщина, одетая в черное. Отец с сыном сняли шапки и спросили, здесь ли продается картина, о которой публиковали во вчерашнем номере «Курьера». Женщина в черном отошла от порога, кивнувши головой, и впустила гостей в комнату. Это была хорошо выбеленная, но очень низкая комнатка с остроугольным и немного приподнятым к окну потолком, о который человек хорошего роста мог бы стукнуться головой. Уже на первый взгляд можно было заметить в комнате большую нищету, но вместе с тем и большой порядок. Две убогих кровати, шкап для кухонных принадлежностей, вешалка и на ней немного платья, маленький комодик и на нем лампа — составляли почти все убранство комнаты. Под одним окном, в углублении, стояла швейная машина, около нее корзина с работой, под другим окном с разбросанными на нем школьными книжками стоял стол, из за которого встал мальчик в гимназическом мундире, и поклонился гостям. Против машины, на месте, особенно хорошо теперь освещенном, висела небольшая картина, в старой золоченой раме. Юзио смотрел на нее с любопытством.