Андрей Неклюдов - Звезда по имени Алголь

И мы уже начали понимать, что совершаем что-то ужасное.

— Вьюн! Дяденька-а-а! — одновременно крикнули Гришка и Паша.

Но в ту же секунду громыхнул выстрел. Он почти оглушил нас, эхом отразился от песчаных холмов. Звон в ушах слился с пронзительным собачьим визгом, похожим на отчаянный плач. Вьюн на всей скорости перекувырнулся через голову и замер.

Охотники переглянулись (молодой — с торжеством, пожилой — с укоризной) и отправились своей дорогой. А мы побежали по берегу, огибая озеро.

Вьюн лежал бездыханный, с прикушенным оскаленными зубами вывалившимся белым языком.

Потрясённые, мы сгрудились вокруг, не решаясь взглянуть друг на друга и не желая выдавать друг другу свои чувства.

— Что, доигрался? — не то хмыкнул, не то всхлипнул Гришка.

Я же не мог отвести взгляд от этого непривычно белого, прокушенного, с сине-бордовыми дырками языка, от вытаращенного глаза. Глаза, что ещё минуту назад был живым, блестящим, чёрным, хулиганским, а теперь стал голубовато-мутным, точно холодец. Я не удержался — присел и опасливо потрогал одеревенелые лапы — те, что не знали прежде покоя… И во мне мелькнуло подозрение, что как раз это мы и хотели увидеть — увидеть, как живое становится неживым. Что ради этого мы пожертвовали Вьюном. И это превращение живого в неживое оказалось таким простым!.. Был живым, носился, лез лизаться, неприлично подёргивался… И вот один миг — и он уже никогда не будет ни бегать, ни лизаться, ни вертеть хвостом, ни тащить за собой из засады «шпиона» Пашку.

И в то же время за этой видимой простотой я смутно ощущал что-то такое, что не умещалось в моей голове — какую-то непостижимую космическую тайну. Тайну смерти, от которой ничто живое на земле не убежит, как бы быстро ни бегал, и не спрячется, как бы умело ни прятался.

Лежащая сейчас перед нами окоченевшая тушка с оскаленными зубами, с кусочками ещё влажной глины на когтях лишь отдалённо напоминала нашего нелюбимого всеми Вьюна. А где же он сам?..

Нет, наверное, я всё-таки не думал ни о чём таком. Скорее, все эти полумысли-полуощущения пришли ко мне позже. А тогда я весь был переполнен горечью. Это как если разобьёшь по неловкости, по глупости, из дурацкого любопытства, какую-нибудь фарфоровую или стеклянную фигурку — и никогда уже не сложить из бесформенных осколков прежнюю вещицу. И не вернуться назад по времени, чтобы удержать себя от неосторожного действия.

Я смотрел на тусклый глаз-студень, глаз-желе, и мне было особенно горько оттого, что это сделал я. Не охотники, не картечина, а именно я, моя злая воля. Нет, хуже: моё предательство…

Помню, что остальные собаки, опять собравшись вместе, обошли стороной место убийства и до самого дома держались от нас особняком. Они как будто перестали доверять нам, будучи свидетелями нашего предательства.

Но конечно, очень скоро они простили нам это, как вообще прощали всё.

Мы же никогда больше не вспоминали вслух Вьюна, даже не произносили его имени, как будто его и не было. Знаю только, что Пашка на другой день сходил на карьер и похоронил убитого. Я тоже почему-то там оказался и видел из-за холма, как он копал ямку куском доски, оглядываясь по сторонам, точно злоумышленник.

И всё же из всех наших собак тот, самый нелюбимый, пёс запомнился мне больше других. Я думаю, запомнился на всю жизнь.

Эта история приключилась, когда мне было двенадцать лет.

Во дворе нашего дома строители оставили смолу. Кучу чёрной блестящей пахучей смолы. Её ещё называют гудроном. В общем, то ли забыли про неё, то ли она оказалась лишней, не известно.

Это были большие угловатые куски. Лето выдалось жарким, и они стали плавиться, точнее, размягчаться и медленно, незаметно для глаза расползаться по двору. Я читал, что с такой скоростью, медленнее улитки, движется ледник. Только ледник белый, а смола чёрная. И к леднику не прилипнешь…

Первым в эту чёрную вязкую гущу залетел пёс по кличке Кулёк. И не удивительно: он был самым глупым псом во дворе. Залетел он весело, с разгону, но скоро настроение его изменилось. Когда пёс понял, что его лапы прилипли, он заскулил, а потом и вовсе завыл. Но всё же сумел вырваться, хотя и перепачкался гудроном. Он зубами выгрызал смолу между когтей, так что и морда у него тоже стала чёрной. Кулёк — пёс, хоть и глупый, но очень общительный. Он, по обыкновению, лез ко всем выражать своё дружелюбие. И не мог взять в толк, почему его прогоняют.