Борис Машук - Горькие шанежки [Рассказы]

Дня через два после праздника выпало Слободкину очередное дежурство. Пройдя половину околотка, он вернулся к станции и присел отдохнуть у штабеля новых шпал. Ветра уже не было и в помине, солнце разливало свет и тепло. Под откосом журчал ручей, ярко желтели барашки на вербах. Теперь уж настоящая весна наступила…

Тут дядька Яков увидел Славку Чердымова. Тот вышагивал вдоль линии со стороны казармы и, высматривая камешки покрупнее, сшибал их блестящим носком нового ботинка.

Слободкин негромко позвал его:

— Славк, а Славк… Поди-ка сюда, поди…

Сунув руки в карманы материной телогрейки, Славка остановился против дядьки Якова, затянутого ремнями, на которых висела коробка с петардами, чехлы с сигнальными флажками. Слободкин не спеша отбросил окурок, уже обжигающий губы, подманил Славку ближе и, потянувшись, вдруг крепко ухватился за Славкино ухо.

— Ты что это делаешь, сопля воробьиная?

Обалдев, Славка пытался вырваться, но Слободкин, не выпуская уха, еще строже спросил:

— У тебя что на ногах? Ну!

— Б-ботинки… — пискнул Славка.

— Ботинки? Ботинки, говоришь? — Заскорузлый, темный, не раз битый молотками и часто мерзший палец дядьки Якова приблизился к Славкиному носу. — А знаешь, что это сам нарком на тебя их обул!? А знаешь, что перед этим на них кожу выделывали, потом шили, потом к нам везли, а тут, понимаешь, их цельный вечер делили! А для чего, спрашивается? Чтоб ты этими красавчиками камни пинал?

Славка жмурился, морща нос. Слободкин поприжал его ухо и, выпуская, пригрозил:

— Еще хоть один камешек пнешь — совсем уши оторву. Оба два сразу!

Славка так рванул от Слободкина, что только балласт зашуршал под ногами. Перескочив по мостку за канаву, он пробежал мимо станции, и только завернув за угол, остановился перевести дух. Посмотрел на свои наркомовские ботинки, но ничего особого в них не увидел, хотя даже ногу поднял и посмотрел на подошву, где были выбиты цифры. Недоумевая, он осторожно высунулся из-за угла. Дядька Яков, закинув за спину молоток и ключ, неторопливым шагом, рассчитанным на долгую дорогу, шел вдоль линии дальше…

Весна сорок пятого, не в пример прошлогодней, началась как-то сразу. Сначала март повыел сугробы, потом апрель затренькал капелью, подчистил снег в теневых местах, и вся земля оголилась для солнца. По теплу над пригорками парило, а низины и пади заполняла вода. Около нее кружились плаксивые чибисы, пролетали стаи уток, гусей, и длинноногие цапли, лениво помахивая полотенцами-крыльями, выбирали себе места для постоя.

Хозяйки на станции и на казарме повытаскивали вторые рамы, промыли стекла, и во всех квартирах стало светлее, просторней. А ребятню в эти погожие дни тянуло на улицу, к играм, в походы по линии, за выемку, в отогретые сопки за деревней…

Хорошим, распахнутым днем в дорогу отправились Петька Варнаков, татарчонок Камаледдинов Загидулла и Илюха Слободкин. Илюха и Загидулла — в солдатских пилотках, на плечах у одного телогрейка, у другого — старая материна жакетка. Петька был в неразлучной своей бескозырке, в черной железнодорожной тужурке отца, старых солдатских галифе и стянутых кусками телефонного провода полуразвалившихся ботинках. На плече он нес противогазную сумку с десятком картошек: боевая троица собралась не близко — на полигон.

Конечно, ходить туда строго-настрого запрещалось, но вот уже второй месяц на полустанке не слышали оттуда стрельбы и пошел слух, что в сопках никого уже нет. Так почему бы не пошнырять в новых местах? Там, поди, много чего интересного. Ребятишки своими глазами видели, как буксировали на полигон настоящие немецкие танки с крестами. Волокли их на стрельбище, чтобы проверить на броне силу наших снарядов. Разве ж не охота узнать, что от тех танков осталось?

Вообще-то, в поход собиралось больше народа. Вот Ленька Чалов хотел сходить. Но в тот день его мать поехала в Узловую, с письмом к военкому. Ленька и остался за няньку, и за хозяина. А с Титком на руках много не находишься. У других ребят тоже всякие причины нашлись. Потому и пришлось втроем отправляться.

Широкая дорога со следами танковых гусениц километра два вела ребят по равнине, среди покосов. За ними начались голые перелески, дорога спустилась в распадок, потом, кособочась по склону сопочки, выбралась наверх. И тут путешественники увидели на столбе большой щит со словами, написанными красной краской: «Стой! Опасная зона! Проход категорически запрещен!»