Михаил Демиденко - Абрикосовая косточка. — Назову тебя Юркой!

Костя должен скоро приехать. Как-то уже переболело, я жду его, терпеливо жду, не плачу по ночам и не считаю на пальцах, сколько осталось часов до возвращения. Я теперь не скрываю, что скоро будет ребёнок. В университете только и разговоров, что гадают, кто отец. Подходил секретарь комсомольской организации курса. Запинаясь, стал расспрашивать… Я ему ответила, что это мое личное дело, что не нужно приставать ко мне с подобными вопросами — мне нельзя волноваться.

Был воскресник. Меня освободили от воскресника. Тоже забота… Я пришла. И копала ямы для деревьев. Накричала на Райчука. Это тип! Всюду первый… Старается быть первым. И всем ясно, чего он хочет, — хочет после окончания остаться в аспирантуре. Карьерист стопроцентный. Я чувствую, что с ним мне придется столкнуться лоб в лоб — слишком внимателен ко мне, что-то замышляет. Не для меня, для себя… Хочет отличиться. На внимании ко мне капиталец заработать. Я его насквозь вижу. Мы с Римкой говорили… Пускай только сунется!

Паля долго не возвращалась. Пришел Витька из школы, Маришка. Тоже ждут. Баба Маня в знак протеста стала возиться с иконой. Налила в лампаду масла, зажгла. Ей этого показалось мало. Села, почитала газеты, подчеркнула абзацы — видно, готовится к большому диспуту.

Паля вернулась на машине. Шофёр проводил её до квартиры. Она вошла важная и таинственная. Я помогла ей раздеться… Она выпила чай-лекарство, не заметила подмены, отдышалась и увидела зажжённую лампаду.

— Пускай горит, — сказала она великодушно. — У меня, Кира, к тебе серьёзный разговор…

— Бабушка, — ворвались в комнату Витька с Маришкой. — Зачем вас вызывали?

— Идите, идите отсюда! — выпроводила я их в коридор. — У нас серьёзный разговор.

Душа у меня пела. Я знала, что будет разговор о переезде. Тогда я и скажу, что жду ребёнка. Странно, бабушки ничего не замечали. Ольга Ивановна тоже… Близкие всегда самые последние узнают о таких вещах. И Костя переедет ко мне. Я буду его женой, матерью его ребёнка.

Баба Паля начала издалека… Рассказала о своей юности, о том, что была в Смольном, откуда её исключили 9 января 1905 года.

— Я была в своем классе… Посидела в кресле. И подумала… Правильно ли я прожила свою жизнь? И сказала себе: «Правильно, товарищ Полина!»

Я терпеливо ждала, когда разговор перейдёт на квартирный вопрос.

— И ещё я подумала, — продолжала бабушка, — не пора ли тебе, Кира, вступать в партию. Это серьёзный вопрос. Твой дед, я, твой отец — мы члены одной партии, одной семьи и по крови и по духу, И прежде чем умереть, я хотела бы, чтобы ты стала до конца нашей. Тогда я спокойно могу умереть. Я знаю, что мои товарищи позаботятся о тебе, чтоб тебе тоже было не стыдно прийти в свой класс и спросить самое себя: «Правильно ли ты, товарищ Кира, прожила жизнь?» И ответить: «Жизнь я прожила с партией… Я прожила её по-настоящему».

Этот разговор она начинала не в первый раз, но сегодня я поняла, что надо будет договорить до конца.

— Мне рано ещё в партию, — сказала я.

— Я в твои годы…

— Знаешь, бабушка… Я считаю, что в партию надо вступать, когда понимаешь, что дальше без неё не можешь. Дело не в том, что я буду платить взносы, присутствовать на закрытых собраниях. Помнишь, когда я была маленькая, ты кормила меня… Я капризничала. А ты говорила: «Эту ложечку за Маркса… эту за Ленина…» Я ненавижу манную кашу по сей день, но я ела. Это банально. Но сколько я себя помню, с именами этих людей у меня связано всё хорошее и доброе, что есть в жизни. Это, ну, как бы смысл твоей жизни, жизни отца… И моей. Я не могу просто так подавать заявление, чтоб тебе было спокойнее. Я должна сделать в жизни что-то очень значительное, чтобы мне не было стыдно носить на груди красную книжку. Я ещё не имею права просить у людей рекомендации. Мне ещё не за что её давать.

Паля задумалась… Она смотрела в окно. Добрая моя бабушка, Полинка из Конной армии, про которую помнят в станицах, не забыли, как она громила белые банды Хмары Савенко.

— Есть у нас на факультете один тип, — продолжала я. — Райчук его фамилия. Этот тип просит у нашей комсомольской организации рекомендацию. И представляешь, вроде нет оснований отказать ему. У него всё чисто. Учится отлично, всегда на похвале… А все знают, что это ему надо для карьеры. Чтоб в аспирантуре остаться, чтоб не попасть под распределение, а если даже попадёт, чтоб потеплее место досталось. Я не могу быть с таким типом в одной партии.

— Прекрати! — оборачивается баба Паля. — Если твоя совесть не разрешает голосовать за него, то встань и скажи товарищам всё, что ты думаешь об этом недостойном человеке. Эти типы — не партия. Это мазурики, которые примазываются…