Сергей Аксаков - Библиотека мировой литературы для детей, т. 15

К реализму «звали» писателя и особенности его художественного таланта, которые он все с большей отчетливостью начинает осознавать: «Я ничего не могу выдумывать, — напишет он своему сыну, — к выдуманному у меня не лежит душа… и я уверен, что выдуманная мною повесть будет пошлее, чем у наших повествователей. Это моя особенность…»

В 30-е же годы у Аксакова появилась и возможность целиком отдаться литературному творчеству, к чему поощряли его, блестящего рассказчика невыдуманных историй и семейных преданий, многочисленные друзья. Когда, после смерти отца в 1837 году, к нему пришла обеспеченность, он покупает под Москвой имение Абрамцево, ставшее очень быстро одним из культурных и художественных центров России. Сюда приезжают Гоголь, Тургенев, Загоскин. Здесь, в Абрамцеве, Аксаков создает все известные свои произведения.

Герои первых из них несколько необычны — это звери, птицы, рыбы. А затем возникают «Семейная хроника» и собственно «Воспоминания» — воспоминания о гимназических и университетских годах Аксакова.

В 1856 году, когда появилась «Семейная хроника», русское общество живет ожиданием отмены крепостного права. Это установило строго определенный ракурс для восприятия «Семейной хроники» критикой и читателями. Тогда преимущественное внимание обратили на изображение в ней крепостнических нравов. Но Аксаков заявил о себе в «Семейной хронике» не только правдивым быто- и нравописателем, а в еще большей степени зрелым и тонким писателем-психологом.

Следуя за Пушкиным, Аксаков добивается точности в изображении и «видимых предметов», и «движений души человеческой». Правда, движения, а тем более диалектики души здесь еще мало. Но психологические портреты героев, коллизии, возникающие в их внутренней жизни, воспроизведены в хронике выразительно и рельефно. Так, в Степане Михайловиче Багрове привлекает ум, честность, «самая строгая справедливость». В то же время он бывает столь вспыльчив и гневен, что это сводит на нет все его достоинства. В конце концов характер Степана Михайловича ставит в тупик рассказчика: «Но я не стану более говорить о темной стороне моего дедушки». Не говорить же об одном из главных героев двух книг трудно, невозможно. И Багров-внук ищет ему оправдания в том, что если и бывает он злым, то только в гневе, что сам он терпеть не мог «недобрых, злых и жестоких без гнева людей». А вот у Куролесова, мужа двоюродной сестры деда Багрова, «жестокость мало-помалу превратилась в неутолимую жажду мук и крови человеческой», «в лютость, в кровопийство». «Трудно поверить, — недоумевает рассказчик, — чтоб могли совершаться такие дела в России даже и за восемьдесят лет, но в истине рассказа нельзя сомневаться».

Когда Тургенев прослушал главу «Михаил Максимович Куролесов», он, сообщает в дневнике дочь Аксакова, «расходился, пришел в неистовство, нервы его раздражились». И конечно же, Добролюбов имел все основания толковать «Семейную хронику» как обличительное антикрепостническое произведение. Правда, у самого Аксакова вместо радищевского: «Страшись, помещик жестокосердный» всюду слышится: «Стыдись!».

Аксаков стремится к воссозданию характеров в их сложности и противоречивости. Даже «кровожадная натура» Куролесова — это «соединение инстинкта тигра с разумностью человека». И все же аксаковские психологические портреты еще статичны: выявляя во внутренней жизни противоречивые, даже взаимоисключающие начала, писатель передает скорее их равновесие, чем динамическое противостояние, разрешающееся движением.

Куда совершеннее, изощреннее психологическая живопись в «Детских годах Багрова-внука», где автор поднимается подчас до уровня, установленного его великим современником Львом Толстым.

Сосредоточив изображение на процессе формирования в ребенке Человека, Аксаков представляет этот процесс постепенным, сложным и многомерным. При этом писатель ведет повествование с такой неторопливой обстоятельностью, что возникает иллюзия течения самой жизни его героя.

Вначале ребенок осваивает мир предметов и внешних явлений. Готовый и устойчивый для взрослых, он, этот мир, является ребенку каждый раз новым, как бы на глазах его рождающимся, а потому ослепительно ярким и загадочным. О переправе через реку Белую он пишет: «Я был подавлен не столько страхом, сколько новостью предметов и величием картины, красоту которой я чувствовал, хотя объяснить, конечно, не умел». Потому-то даже те события и подробности, которые читателю могут показаться необязательными, для героя книги наполнены важным смыслом. С какой доскональностью рассказывает он о приготовлении миндального пирожного! А как же иначе?! Ведь пирожное приготовляет обожаемая мать, и Сережа ревниво следит за тем, какой эффект произведет оно среди гостей.