Юрий Ермолаев - Гордимся тобой, пионер!

Палатка стоит между тремя стройными берёзками: одна из них аккуратно подвязана к воткнутому в землю удилищу. Кора у этой берёзки изрядно поцарапала, две ветки сломаны — но это ничего. Колхозный агроном говорит: если беречь деревце — заживёт.

Слыхали вы про деревню с таким названием: «Партизанский холм»? Не слыхали? Я тоже не слышал, пока случай не привёл меня на её околицу. Какой случай? Вы узнаете об этом позднее.

Но начну, как полагается, с начала.

А начало было такое…

Однажды я приехал на встречу с читателями в город Орехов, недалеко от Москвы. На окраине, у линии железной дороги, я увидел скромный памятник. Тёмно-серый гранитный обелиск поставлен в память о воинах, павших в боях с фашистами. Не вянут цветы, положенные на камень чьей-то благодарной рукой, не сохнут травы — кто-то поливает их в жаркие дни. Зимой венки из вечнозелёной хвои, перевитой красными и чёрными лентами, ложатся у подножия обелиска.

Но кто заботится о священной могиле? Я спросил об этом одного из своих юных читателей. Вместо ответа он пригласил: «Приходите завтра к памятнику. Ровно в десять».

На следующий день я увидел, как, старательно держа равнение, подошёл к памятнику отряд пионеров. Коротко пропел горн. Колонна на ходу перестроилась, и чёткий строй замер перед памятником. Шесть мальчиков и три девочки вышли из рядов. Сегодня их принимали в пионеры. На могиле героев давали они пионерскую клятву.

Мне сказали, что это отряд 16-й Ореховской школы, расположенной неподалёку, и что её ученики постоянно заботятся о памятнике. От одного поколения школьников к другому передаётся, как эстафета, эта почётная обязанность. И я вспомнил другого пионера, его историю, историю военных лет.

Образ Пети Солдатенкова встал передо мной. Я увидел его лицо, загрубевшее на осеннем ветру и в дыму костров, слишком загрубевшее и слишком озабоченное для мальчишки двенадцати лет и всё же умевшее быть таким беззаботным и весёлым, когда наша лесная жизнь давала нам передышку. Услышал его ломающийся, чуть хрипловатый голос и привычную его присказку, перенятую им у деда: «Перемелется — мука будет!»

Я давно мечтал написать о партизанах. Встреча с ореховскими пионерами подтолкнула меня.

И вот скорый поезд уносит меня на запад. Какими заманчивыми и ласковыми выглядят перелески и поляны, речушки и озёра, деревни и посёлки, когда мир воцаряется на земле!

Иногда мне кажется, что я узнаю эти места. Но вот поворот — и я вижу незнакомые картины, новые строения, неизвестные мне деревни.

И станцию, у которой останавливается на одну минуту наш поезд, я тоже никак не могу узнать. Я стою перед новым зданием с надписью «Щеглы» и думаю: «А ведь это весёлое название сейчас очень подходит к гурьбе молодых берёзок позади станции, к светлой песчаной дороге, петляющей до самого горизонта, к ряду домиков, взбегающих на пригорок аккуратной чередой».

Тогда здесь всё было разбито, покорёжено. Зарево пожарищ, подымавшееся на западе, придавало всему зловещий вид. А надпись «Щеглы» была и тогда, но почерневшая и закопчённая.

Я надеялся отыскать место, где когда-то мы, товарищи по оружию, похоронили друга, пионера Петю Солдатенкова. Но найду ли я? С боями отходили мы тогда в леса, множество событий последовало затем, и я позабыл название деревни. Могилы партизан рассеяны по всему району — ведь это был партизанский край. Какая из них та, которую я ищу?

Я поехал по деревням. Всюду я выступал перед школьниками, рассказывал о боевых днях партизанской поры и продолжал поиски. Лето в тот год выдалось дождливое, листва деревьев и трава оставались ещё «а редкость зелёными. Лишь кое-где жёлтый лист клёна или багряная кисточка рябины подчёркивали сочно-зелёный фон ландшафта. Однажды, под конец непогожего сентябрьского дня, я прочёл на путевом столбике: «До колхоза «Партизанский холм» — 2 километра».

Стало уже совсем темно, когда я достиг деревни.

Пошёл дождь, и я поспешил укрыться в чайной, которая называлась «Партизанский холм».

Внутри было тепло от железной печки, в которой трещали берёзовые чурки. И ещё больше, вероятно, от огромного самовара на столе.

Рядом со мной за столом сидел старик в меховой шапке.