Лев Кузьмин - Ключик-замочек [Рассказы и маленькие повести]

И он подхватил с пола, с опилок пузатенький саквояж, спрятал в него трубку, защелкнул замок.

Пони шевельнула хвостом, опять уткнулась в полутемный угол, в сияющую там светлой звездочкой дырку.

У Чашкина глаза сделались такими же горестными, как у самой Элизабет, и даже еще горестней.

Упавший опять духом Чашкин лишь молча раскрыл и закрыл рот, будто хотел вымолвить: «Как же так? Отчего же она тогда такая?», да, глядя на непреклонного доктора, вымолвить этих теперь уже бесполезных слов не решился.

Промолчал и Вася.

Он лишь все смотрел и смотрел на лошадку, на то, как она понуро склонила голову к своей мерцающей в углу дырочке, как все тянется к ней. И вдруг вспомнил себя самого, вот такого же грустного на катке в раздевалке у окошка, вспомнил все там свои горькие переживания и бросился к Чашкину:

— Стойте! А что у вас за щелкой, в которую Элизабет все глядит и глядит? Может, у нее друзья там? Может, для нее там что-то такое интересное, а вы ее туда не пускаете, — вот она и загрустила у вас!

Тут и Петр Петрович спросил быстро Чашкина:

— В самом деле, что там?

— Ровным счетом ничего, — недоуменно пожал плечами Чашкин. — Все тот же пустой двор, по которому вы только что прошли, во дворе, напротив дырки, сарай, в сарае — мешки с овсом да рессорный тарантасик.

— Какой, какой тарантасик? — не то недопонял, не то недослышал Петр Петрович, и Чашкин пустился очень пространно объяснять:

— Ну, такой вот обыкновенный… Неужто не знаете? С колесами на специальных пружинах, чтобы не трясло, с мягкими сиденьями для ездоков, с двумя оглобельками, чтобы запрягать туда…

И тут Чашкин смолк, и тут Чашкин вытаращил глаза.

Вытаращил, помигал, хлопнул себя ладошкой по лбу и радостно закричал:

— Ах, как это я сам не догадался и всех с толку сбил! Она ведь, конечно, по тарантасику и грустит! Ждет не дождется, когда ей опять скажут: «А ну, поехали!»

Элизабет при этих словах навострила уши, вдруг повернулась, негромко ржанула и, простучав по деревянному полу, по тонким опилкам ладно подкованными копытами, сама подбежала к Чашкину.

— Ура! — сказал, весь так и просияв, Чашкин. — Диагноз точный. Васек — молодец! Не спроси он про дырочку, мы бы и теперь еще ни в чем не разобрались… Ну, доктор, и сын у вас! Ну и дотошный сынище — сразу видно, это именно около своего папы он набрался такого ума-разума! Наверняка готовится тоже стать врачом.

— Вполне возможно, вполне возможно… — смущенно и в то же время радостно улыбнулся Петр Петрович.

Смущенно, потому что ему было все ж таки неудобно, что не он первым догадался спросить у Чашкина, куда это заглядывает Элизабет, а радостно, потому что ему было все ж таки приятно, что его сынишку Васю вот так вот нахваливают. Ведь сам-то он про историю с раздевалкой, с окошком ничего не знал, а значит, и предполагать не мог, откуда на самом деле вдруг Вася набрался такой тонкой проницательности, такого ума-разума.

А повеселевший Чашкин надевал на лошадку узду и все говорил, все говорил.

Он рассказывал о том, что вот уже года три подряд, как только солнце станет совсем высоким и теплым, как только в зоопарке просохнут дорожки, Элизабет катает по этим дорожкам ребятишек-гостей и лишь в зимнюю пору получает как бы трудовой отпуск. Отдыхает до новой весны в хлевушке или разгуливает, когда захочет, в той ограде, на которой висит дощечка с надписью: «Пони шотландская».

Но только вот что странно: раньше Элизабет к тому, когда придет отпуску конец, относилась совершенно спокойно. Когда придет, тогда и придет, когда запрягут, тогда и запрягут… А нынче — вот на тебе! — ударилась в этакую печаль! Ну, разве сам тут с толку не собьешься? Вот и он, Чашкин, сбился. И конечно, побежал к ветеринару, а потом и к Петру Петровичу…

— Вы уж, доктор, на нас не обижайтесь!

— Да что вы, дорогой Чашкин. Визит был не напрасен ни капли. Я даже рад, что теперь с вашей лошадкой познакомился. Она в самом деле чем-то похожа на человека. И неожиданности в ее поведении нет никакой. Все это означает, что раньше она у вас была действительно как беспечный ребенок, а теперь вот взяла да и повзрослела и гулять ей просто так уже не интересно. Я вот сам в своих отпусках сначала радуюсь, а потом жду не дождусь конца… Это очень славная лошадка, Чашкин, я поздравляю вас!

— А мне вот тоже безо всякого дела гулять никогда, даже в каникулы, не интересно, — засмеялся Вася. — Так, выходит, я тоже взрослый?

— Если вон там, за дверью, во дворе, на высокий чурбанчик встанешь, то получится — почти взрослый… — ответил Петр Петрович, и теперь засмеялись все.