Эдмунд Низюрский - Средство от Алкивиада

Фарфаля вернулся к вопросу об аппарате.

- Уничтожение аппарата Киппа, - сказал он, - было для всех нас большим ударом и потерей, однако я имею обыкновение принимать во внимание побуждения. Так вот, Чамчара, твои побуждения заставили меня глубоко задуматься.

- В самом деле, пан учитель?

- Ты тогда сказал, что тебе было интересно, что произойдет, если ты повернешь кран в другую сторону. Это убедило меня в том, что у тебя душа экспериментатора. И поэтому я счел необходимым поощрить твой научный интерес удовлетворительной оценкой.

- Спасибо, пан учитель. - Я уселся растроганный. Ведь и вправду, очень лестно узнать о себе что-то приятное, это так редко случается!

Из этих радостных размышлений меня, к сожалению, вырвал опять-таки голос Фарфали. Оказалось, что он еще не кончил.

- Удовлетворительная отметка, Мартин Чамчара, - продолжал он, - вещь совершенно недостаточная для истинного экспериментатора. Поэтому я надеюсь, что мы теперь поработаем для более высокой оценки.

- Спасибо, пан учитель, - сказал я, чувствуя, что слова застревают у меня в горле.

- Я буду следить за тобой. Я имею обыкновение окружать экспериментаторов особой заботой.

- Спасибо, пан учитель. - Это отозвалась только моя печальная душа, ибо пораженное такими перспективами тело мое обратилось в столб.

Вслед за ним активизировался и Дядя. Все началось с того, что он однажды во время урока накрыл Засемпу, шифрующего парной системой какое-то тайное сообщение.

Он взял у него из рук листок. Мы все замерли в ожидании скандала. И вдруг нахмуренные брови Дяди поползли вверх.

- Парная система Лейбница?! - воскликнул он. - Откуда ты ее знаешь?!

- Это из машин, пан учитель.

- Из каких машин?

- Это когда мы были на выставке космонавтики во Дворце культуры. Там мы видели электронные машины, которые производят вычисления полета. Так вот, они считают именно по этой системе.

Дядя, окончательно выбитый из колеи своим открытием, с минуту расхаживал, сопя, от окна к двери и даже пробовал производить какие-то манипуляции с зонтиком, что он делал только в случаях крайнего возбуждения. Наконец он вновь вскарабкался на кафедру и выразил свое огорчение по поводу того, что мы - разумные существа, во что он, правда, до этого не верил, - не пытаемся исследовать вечнозеленых садов математики.

С этого времени он на каждом уроке обращался к нашей логике и сообразительности и не переставал дивиться тому, что мы не пользуемся наслаждениями, которые являются уделом высших умов. Конечно, наша скромность и юношеская застенчивость не позволяют нам этого, но он призывает нас расслабиться и свободно плыть в хрустальном бассейне знаний, к высвобождению, как он выразился, математических инстинктов, которые дремлют в нас скованные и замороженные. Он предложил свои услуги, заявив, что готов будить и тренировать их. С этой целью на следующий же день он вызвал к доске Засемпу и полчаса мучил его сложными задачами.

- Ты представь себе, что это не алгебра, а ребус, не задание, а игра, развлечение. Да ведь, собственно, алгебра, по сути дела, и является спортом и игрой для умов, склонных к точным наукам, - приговаривал он, загоняв парня до седьмого пота.

Затем он объявил, что Засемпа - это не отшлифованный алмаз. Ему, правда, не хватает номенклатуры понятий, но, по существу, номенклатура - это вещь наживная. Через неделю он его спросит еще раз, а пока что видит в Засемпе алмаз, достойный шлифовки.

Засемпа вернулся на свое место бледный, измученный и потрясенный этим открытием.

- Влипли, - заявил он. - Я говорил, что эти сопляки доведут нас до этого. Теперь Дядя будет меня шлифовать. Это меня прикончит.

В учительской Дядя стал поговаривать о развитом восьмом классе. Он стыдливо признавался, что наблюдает у нас математический перелом. На это Фарфаля заявил, что он уже давно наблюдает то же самое в области химии.

Несколько дней спустя нас атаковали со стороны иностранных языков, а также биологии и физики.

Только пан Жвачек и пани Калино твердо оставались на старых позициях. Жвачек изнурял нас грамматикой и приобщал к цивилизации. При этом он утверждал, что это очень длительный процесс - пройти все стадии развития от неандертальцев до учеников восьмого класса школы имени Линде. Он считал при этом, что мы пребываем в данный момент где-то в эпохе первичной обработки камня.

Пани Калино со своей стороны утверждала, что не может быть и речи о каком-либо изменении курса, пока мы не научились отличать Афин от антенн и монсунов от мопсов.