Валерий Роньшин: Как Наталья Николаевна съела поэта Пушкина и другие ужасные истории

Звали новую маму Дарья Петровна. Работала она в пивном баре. Барменшей.

Ну что ж… стали опять они жить втроем. Маруся, папа и Дарья Петровна.

Да только с того дня снится Марусе каждую ночь один и тот же сон. Словно бы хоронят ее на кладбище. И она присутствует на собственных похоронах. Но ее никто не видит, кроме Дарьи Петровны.

А Дарья Петровна с нехорошей такой усмешечкой говорит:

— Вот ты, детка, и померла, наконец.

В одну из таких ночей проснулась Маруся и видит, что она не на кровати лежит, а — на пригорке. В лесу.

Да еще и связанная по рукам и ногам.

Еле-еле Маруся развязалась и побежала домой. Прибегает — а там свадьба! Папа на Дарье Петровне женится.

— Папа! Папа! — кричит Маруся. — Дарья Петровна меня связала и в лесу бросила!

А папа молчит и как-то странно на Марусю смотрит. И все гости тоже умолкли и тоже странно смотрят.

— Доча, — наконец говорит папа, — откуда ты взялась? Мы же тебя вчера похоронили.

— Как похоронили?! — опешила Маруся.

— Очень просто, — отвечают гости. — В гроб положили, на кладбище снесли и в землю зарыли. Потому что ты умерла.

— Да! Да! — выскочила из-за стола Дарья Петровна. — Умерла, умерла, детка! Так что нечего тута! У нас и справочка с печатью имеется о твоей смерти!..

И машет у Маруси перед носом справочкой с печатью.

— Но папа, — чуть не плачет Маруся, — вот же я, живая! Неужели ты мне не веришь?..

— Уф-ф, — папа пот со лба вытирает. — Ну я-то, положим, дочурка, тебе верю. Но это ж ничего не значит, раз справка с печатью имеется.

— Да что ты с ней разговариваешь?! — орет Дарья Петровна. — Не видишь что ли, что она самозванка! Гони ее в шею!

— Вот именно, в шею! — подхватили гости. — Умерла так умерла!

Папа обнял Марусю за плечи и шепчет ей на ухо:

— Доча, ты бы, и правда, ушла отсюда. Погулять. А я тебе денежку дам. На мороженое. А, дочурка?.. — и протягивает Марусе какие-то копейки.

— На эти деньги, папа, даже половинку мороженого не купишь, — со вздохом отвечает Маруся.

— А ты купи четвертинку. А то у меня больше нет. Дарья Петровна все деньги забрала.

А Дарья Петровна разговор их подслушивает.

— Обойдется без мороженого, — шипит злобно. — Ишь, наглая какая. Половину мороженого ей подавай. Сразу видать, что самозванка. Та-то девка поскромнее себя вела.

Заплакала Маруся и побрела куда глаза глядят.

Брела, брела и забрела в самый дальний угол двора. На помойку. Смотрит: а на помойке сундучок валяется, с каким мама в цирке выступала. Открыла Маруся этот сундучок…

А там — мама! — сложенная в несколько раз!.. Да не мертвая, а — живая!

Нет слов, как Маруся обрадовалась. А уж как мама обрадовалась, тем более слов нет.

— Мама! Мама! — прыгает Маруся от радости. — Как ты здесь оказалась?!

— Как, как, — отвечает мама, а сама разгибается, сгибается, плечами шевелит, тело свое затекшее разминает. — Папаша твой с Дарьей Петровной обманом засунули. Пристали ко мне: покажи да покажи, как ты в такой маленький сундучок забираешься. Ну я сдуру и показала. А они сундучок на крючок и на помойку…

— Ни фига ж себе, — ахнула Маруся.

Короче, пошли они в полицию и рассказали все, как есть.

— Ни фига ж себе, — ахнула полиция.

И тут же арестовала папу и Дарью Петровну. И отправила их в Сибирь — лес валить и комаров кормить — папу на десять лет, а Дарью Петровну на двадцать; потому что женщины дольше живут.

Ну а мама вскоре привела Марусе нового папу. Дядю Юру. Он художником работал. Деньги рисовал.

И стали они с тех пор жить богато и весело.

Подошла восьмилетняя Машенька к зеркальному шкафу и стала глядеть на свое отражение.

— Че уставилась, дура?! — говорит ей вдруг отражение.

Машенька ушам не поверила.

— Ой, — ойкнула она, — а кто это сказал?

— Кто, кто — конь в пальто! — отвечает голос из зеркала.

Тут Машенька все поняла. Она отодвинула зеркальную дверцу и увидела своего старшего брата. Двенадцатилетнего Вадика.

— Классно я тебя, Маха, приколол! — хохочет он.

— Я тебя, Вадька, тоже когда-нибудь классно приколю, — пообещала Машенька.

— Ха-ха-ха, — пуще прежнего заливается Вадик. — Видали мы таких прикольщиц.

Ничего Машенька на это не ответила.

И вот спустя несколько дней уже Вадик подошел к зеркалу и начал корчить рожи. Покорчил всласть, а напоследок показал сам себе язык. И вдруг видит, что язык у него не розовый, как обычно, а — зеленый! Вадик от испуга целый день рта не раскрывал. И вечером лег спать в надежде, что за ночь язык снова розовым станет.