Александр Каменский - Вот так барабанщик!

Мы пришли, когда мама уже замесила тесто, а папа рубил сечкой в деревянном корыте рыбье мясо. Мама развела его молоком, оно стало походить на густую сметану.

Пельмени стряпали все и, конечно же, я. Мне папа как-то сказал: «Учись стряпать, тот не уралец, кто пельмени делать не умеет!» И у меня пельмени получились не хуже, чем у старших.

И я обрадовался, когда Николай Васильевич сказал:

— Ого, вот мастер, так мастер. Хвалю, старик!

Но я даже вида не показал, что обрадовался.

Пельмени варились в большом чугуне, а когда выложили их на блюдо, у всех потекли слюнки, даже у Кирочки.

— У меня есть предложение, — сказал Николай Васильевич, — не прогуляться ли нам после сытного обеда до реки?

Все согласились.

Мы подошли к Обве и уселись на большое бревно, одним концом уходящее в воду.

Было очень весело, мы шутили, смеялись. Только Кирочка (она была, конечно, с нами) вела себя так, словно была чужой. Все время глядела в сторону реки, тревожно вбирая в себя речной влажный воздух; на носу у нее блестели капельки пота. Вдруг выдра очень звучно и приятно засвистела. Так она не свистела еще никогда. Встав на задние лапы, она пристально смотрела на сонную реку, по которой в этот час плыл густой, словно молоко, туман.

Николай Васильевич долго и внимательно смотрел на Кирочку, а потом покачал головой:

— Кирочка загрустила. Слышали, как она свистела? Это значит, что она с кем-то очень подружилась. Ей очень захотелось погулять на свободе с такими же зверьками, как и она сама…

А Кирочка подбежала к моим ногам, потерлась о них теплым тельцем и снова звучно засвистела. Она глядела в сторону реки. Я нагнулся, чтобы взять Кирочку в руки. Но она, ласково лизнув мою руку, быстро-быстро побежала к реке. Потом остановилась, оглянулась, как бы прощаясь с нами, и скрылась в воде. Я ахнул и сел прямо на песок.

Николай Васильевич тихо подошел ко мне и сел со мною рядом.

— Не горюй, сынок, — сказал он, — Кирочка погуляет на свободе и снова вернется к тебе. Будь уверен — вернется!

Сердце мое невольно сжалось. И я заплакал.

Родители и гость давно ушли домой, а я все сидел на сыром песке, не отрывая взгляда от спокойной воды. На далеком небе таинственно перемигивались равнодушные звезды. А я все сидел и сидел у реки. Стало очень холодно, и я поплелся к дому. Потом оглянулся и совсем неожиданно для себя крикнул:

— До свиданья, Кирочка! Я жду тебя!..

Я только что вернулся с прогулки, и бабушка Оля, посмеиваясь, сказала:

— А у нас, Гриша, гость… грызет кость.

— Какой гость, бабушка? — спросил я и бросился со всех ног в комнату. Гостя там не было. Я здорово обиделся:

— Почему ты меня обманываешь? А сама всегда говоришь, что обманывать нехорошо!..

Но бабушка ничего не ответила. Она взяла меня за руку и подвела к кровати.

— Смотри, вот наш гость!

Я заглянул под кровать.

Под кроватью, на мягкой заячьей шкурке, дремал крохотный щенок.

— Собачка! Собачка! — позвал я.

Щенок зевнул, поморгал мутными глазками, а потом уткнулся в шкурку черным мокрым носом и даже прикрыл его белой лапой. Тогда я стал щекотать щенку пальцем живот. Щенок жалобно заскулил. Я погладил щенка, и он замолчал. Склонив пятнистую голову, он смело рассматривал меня и шевелил хвостиком-обрубышем. Мне стало смешно: у всех собак хвосты как хвосты, а у этой какой-то хлястик!

Я наблюдал, как щенок с трудом приподнялся на заячьей шкурке и встал на все четыре лапы, шатаясь из стороны в сторону, будто его ветром покачивало.

До чего забавный этот щенок! Я схватил его на руки и чмокнул в черный мокрый нос.

— Нехорошо, Гриша, целовать собаку, — сказала бабушка, но я не растерялся:

— Это, бабуся, не собака, а маленький щенок!

— Все одно — собака ли, щенок ли, — не соглашалась бабушка.

Я положил щенка на заячью шкурку и стал его рассматривать. Над темными глазами щенка желтели два пятнышка, ну точь-в-точь брови! А грудь белая, как будто на щенка надели белоснежный фартучек; все четыре лапы тоже белые, а сам он черный-пречерный, с блестящей гладкой шерстью.

Потом я взял щенка на руки и перетащил на середину комнаты, на половик.

— А ну-ка, шагай вперед, — приказал я, и щенок послушался. Но как он косолапил, передвигаясь по комнате! Он все время валился на бок и тыкался мордочкой в половик. Он был совсем мал и весь поместился на папиной ладони.