Сара Пеннипакер - Здесь, в реальном мире

Джолин от траншеи метнула на неё свирепый взгляд — словно подозревала, что Эшли сама переломала гусям ноги.

— Потом мы узнали, что случилось. Шёл дождь, и в сумерках, пока ещё не рассвело, мокрое шоссе показалось гусям рекой. И они попытались сесть на воду, и…

Эшли закрыла глаза.

— Я однажды сломала руку. Кости, когда ломаются, очень острые. — Она замолчала и потёрла правую руку, прижав её к груди. — Там было сотни две гусей, не меньше, и у каждого сломана как минимум одна кость. Столько боли. Как её измеришь, ну как?

Вар не ответил. Потому что — ну как?

— Я решила, что больше такого не случится. Я не допущу. Вот почему.

Вар посмотрел вниз, на Джолин. Его так и подмывало сказать: «Вот видишь? Ты ошибалась. Она просто тревожится о журавлях». Но он смолчал. Потому что видел: Джолин всё слышала, и услышанное её почти что расплющило.

Лопата выпала у неё из рук. Она опустила голову, и Вар увидел, что она несколько раз вздохнула — медленно и неровно. Потом подошла к звёздной тени, на которой сидела Эшли, и опустилась на корточки.

— В конце вечера Уолтер вытряхивает чипсорешки из вазочек, — сказала она. — Я тут подумала: может, мне собирать эти остатки для здешних птиц? Подумала просто.

— Конечно, — ответила Эшли. — Им, наверное, понравится.

Джолин подула на чёлку. Она как будто хотела сказать что-то ещё, но не знала что.

— Иди сюда, — позвала её Эшли. — Дай-ка мне свою голову. — И она протянула руку к щеке Джолин.

Та отпрянула. Но потом заложила руки за спину, сплела пальцы в замок, закрыла глаза и наклонилась вперёд. Вар прямо видел, как она задержала дыхание.

Эшли запустила пальцы в волосы Джолин и начала вплетать чёлку в длинные пряди — назад, от лба к макушке.

— Я тоже в прошлом году отращивала? — сказала она. — Первое время они постоянно мешают. Лезут в глаза.

Она глянула на Вара.

— У неё сейчас очень трудный период.

Когда на следующее утро на Первой улице остановилась машина, три головы обернулись на звук. Все трое молча, беззвучно опустили инструменты на землю и притаились за тремя пальмовыми стволами.

Через минуту они разглядели сквозь ячеистую сетку ограждения мужскую фигуру. Фигура двинулась в направлении ярко-жёлтой таблички, после чего ярко-жёлтая табличка исчезла.

На её место мужчина прикрепил другую табличку, ещё ярче. Зелёную.

Они ждали под пальмами, пока машина не тронулась с места. После чего, всё так же молча, все трое метнулись к забору и перелезли на другую сторону.

Новое объявление почти не отличалось от старого, только вместо «осенний» было написано «8 сентября».

— Сразу после Дня труда, — сказала Эшли.

«Это даже ещё и не осень. Это несправедливо!» — хотел было сказать Вар, но ему хватило ума этого не делать. Он постарался придать себе хладнокровный вид — вид человека, у которого есть безотказный план Б.

Джолин часто-часто задышала. Потом бросилась бежать по Первой улице и скрылась на заднем дворе «Греческого рынка».

Эшли, по другую руку от Вара, сказала:

— Открытый аукцион. Кто угодно может предложить свою цену.

И опять у Вара в мозгу раздался тот тихий щелчок — поворот крошечного ключика в замкé хорошей идеи.

Он выставил ладонь, чтобы Эшли ничего не сказала и не спугнула эту хорошую идею.

И наконец зам о к открылся.

— Можешь завтра к вечеру опять приехать? — спросил он, обдумав хорошую идею со всех сторон. — Хочу дать тебе один фильм. Чтобы ты его показала своему папе.

Эшли оторвала уголок объявления об аукционе и записала на нём номер телефона.

— Позвони, как будешь готов.

Когда она умчала на велике, Вар намешал кастрюлю клейкой серо-бурой каши и принялся шлёпать на стену со стороны главного фасада. Покончив с катапультированием, он отыскал ржавый нож Джолин, разрезал красную клетчатую клеёнку на четыре флага и развесил их по углам своего замка. Он снял преобразившийся замок и наложил на видеоряд озвучку: «Если голый участок может превратиться в плантацию папай и в замок, он может превратиться во что угодно».

Потом он облачился с ног до головы в доспехи из фольги, сел, лязгнув латами, на шлакоблок — и предался созерцанию.

Сзади подполз Сэр Миг-Миг. Вар скормил ему кусочек своего яблока. Пока черепаха жевала, она тоже созерцала церковь — томно , вспомнилось Вару, — потом медленно повернула морщинистую голову, словно спрашивая: «А почему?»