Марина Москвина - Не наступите на жука

«Чего они там пилят?» — подумала Женька.

— А у Гапонова из девятнадцатого интерната всё не в тон! Стены зеленые, шторы красные! Наш ему: «К зеленым стенам, Иван Сергеевич, шторы должны быть обязательно зеленые, чтобы ребятам было не тяжко». А тот: «У меня, Владимир Петрович, шторы на стенах, как маки на лугу!»

Вжик-вжик, знай себе распиливают, не злодеяние ли совершают? Такой у Женьки был характер: мимо чего-то неясного не могла пройти спокойно, а только разузнав, что все в порядке, что никого не обижают и нет признака злодейств.

Двуручной пилой няни распиливали розовый рулон туалетной бумаги.

Из спален — в школу, через переход с большими окнами от потолка до полу. Здесь строятся перед обедом классы. Нигде так беспрестанно не строятся, как в интернатском переходе. И нет другого такого места, где больше, чем тут, сосредоточился бы запах супа из столовой.

С новой силой тоска навалилась на Женьку — она любила питаться не по часам. В отрыве от кухни и домашнего холодильника растущий организм ее трубил тревогу и пробуждал кошмарный аппетит, который ей достался в наследство от великого любителя поесть — Женькиного папы.

— Как кушать хочется! — семь раз на дню по воскресеньям, заискивающе глядя на маму, восклицал папа, хлопая в ладоши и потирая руки.

Еду он предпочитал приготовленную мамой от начала и до конца, и на дух не переносил пакетики и полуфабрикаты. Пакетики он называл мумией супа. «Такие пакетики, — говорил папа, — можно найти только в саркофагах фараонов».

А до чего он обожал ветчинный рулет! Как-то раздобыл по случаю батон с названием «Рулет деликатесный». Принес домой, счастливый, держа батон, словно ребенка, прижатого к груди. А когда тот в конце концов кончился, папа по этому поводу выступил на кухне с речью. Он сказал:

— До свиданья, рулет, до свиданья! Приходи к нам еще! Мы тебе всегда рады! Пусть наш холодильник «ЗИЛ» станет для тебя родным домом, а месяц, на протяжении которого мы тебя ели, апрель, отныне будет праздноваться нами каждый год, как месяц рулета!..

До свидания, папа, до свидания. Пусть у тебя там, в Приэльбрусье, все будет хорошо. Пускай не жмотничают — выделят жилплощадь, а не какое-то койко-место. Пускай рядом с тобой побудет мама. Вдвоем надежней, а то снегопады, лавины, дремлющий вулкан Эльбрус, чем черт не шутит, вдруг проснется. А нам что сделается тут, в Москве? Что уж такого здесь, в Москве, нельзя было бы пережить человеку?

Одно чуть примирило Женьку с интернатом — здоровенный аквариум в школьном корпусе на первом этаже. Там жили рыба-телескоп, пятнистые вуалехвосты, четверо меченосцев, и среди водорослей бодро двигался по дну тритон.

У них с Юриком тоже есть аквариум. Десять огненных барбусиков. Все десять пламенно любили Юрика, во всяком случае, узнавали и явно предпочитали остальным. И снова Женька с надеждой подумала: где живет тритон, не может быть слишком плохо.

Общим потоком ребят ее подняло по лестнице на третий этаж и — мимо правил, гласивших: «Будь активным общественником, хорошим товарищем, верным другом! Умей сочетать личные интересы с интересами государства! В карман клади только необходимые вещи! Умей стирать, шить и гладить одежды! Закаляй себя! Не кури!» — внесло Женьку в шестой класс. Вместе с другой новенькой она встала у доски тихо и настороженно, как следует вести себя в подобных обстоятельствах.

— Ты приходящая? — спросила у Женьки другая новенькая.

— Как это?

— Ну, в интернате учишься, а спишь и ешь дома, — объяснила девочка. — Я приходящая.

— А я неприходящая, — сказала Женька. Мысль о тритоне уже не согревала.

Сперва все ученики Женьке показались на одно лицо. Только один выделялся — мальчик-африканец. Потом, пока не было учителя, Женька стала приглядываться к каждому, в уме составляя словесные портреты. Так она тренировала память на лица. Память ей нужна была феноменальная, примерно как у бывшего чемпиона по шахматам Алехина. Он потом стал следователем уголовного розыска. Алехин знал в лицо сотни преступников, их клички, «почерк» преступлений, прошлую преступную жизнь. Женька хотела стать инспектором — таким же, как Алехин.