Константин Курбатов - Чуть-чуть считается

Шоколадку Витя решил пристроить на столике у зеркала. От этой шоколадки даже руки уже стали липкими. И странно – в одной руке держал, а липкими стали обе руки. Витя протянул руку с шоколадкой к столику и… даже чуть подпрыгнул от радости.

На столике у зеркала, между шарфами и шляпами, лежало письмо.

– От деда! – закричал Витя.

Дедово письмо враз заглушило в Вите все обиды. Витя вообще не умел долго обижаться. А тут такое! Если Витя чем-то по-настоящему и гордился, то, конечно, прежде всего дедом Колей! Потому что дед Коля – военно-морской лётчик-торпедоносец! Да ещё полковник! В Витином городе полковники, правда, иногда встречались. Но чтобы военно-морские лётчики-торпедоносцы…

Дед Коля каждое лето ездил с бабушкой в отпуск и, как правило, заглядывал в родной город на Волге. И очень может быть, что раз пришло от деда письмо, то вскоре…

– Положи письмо туда, где оно лежало, – сказала мама. – Разве ты не видишь, что оно адресовано папе? И сейчас же сними ботинки. Сколько нужно тебе повторять?

Дедово письмо действительно, как обычно, было адресовано папе. Внуку писем дед не писал. И Витя, с сожалением повертев письмо в руках, осторожно положил его поверх шляп.

А вечером неожиданно выяснилось, что дед Коля написал на этот раз письмо не только своему сыну. Выяснилось, что он написал письмо как бы одновременно и сыну, и его жене, и даже внуку. Потому что у деда Коли произошло событие совершенно исключительной важности. И это событие вплотную касалось всего семейства Корневых.

Да что там касалось! Дедово письмо враз изменило всю в общем-то спокойную и довольно размеренную жизнь Корневых. Но, впрочем, не так само письмо, как то, что вскоре за ним последовало.

Как-то в разговоре с мамой Витин папа сказал, что если его вызывает к себе в кабинет начальник и начинает ругать, то папа в это время старается думать о чём-нибудь своём.

Может, папа пошутил, а может, нет. Но папины слова вспомнились Вите, когда его с Федей Прохоровым вызвали в кабинет к завучу, или, как говорили в школе, на эшафот. Их вызвали на эшафот с третьего урока, в понедельник. В субботу произошла вся та история с билетами, а в понедельник их с третьего урока уже вызвали к Ивану Грозному.

Из класса Витя с Федей вышли, сопровождаемые понимающими взглядами товарищей.

За окнами школьного коридора хмурилось серое небо и шумел тёплый весенний дождь. Капли воды кривыми дорожками стекали по стёклам. Пелена дождевого тумана прикрыла город и затихшую Волгу.

– Я так прямо чувствовал, что этим кончится, – проворчал Витя. – Быстренько Ивану Грозному доложили, кто достал Светлане билеты на москвичей. Кто же это ему мог доложить? Вот всыплет он нам теперь! Любу так он небось побоялся вызвать, у неё папа. А нам за неё отвечай.

И, сказав про Любиного папу, Витя вспомнил слова своего папы. Про то, о чём папа думает, когда его вызывают к начальнику. А может, такая мысль у Вити и появилась именно потому, что Любин папа был начальником?

– Ты вот что, Прохоров, – сказал Витя. – Ты, как, значит, Иван Грозный начнёт про своё, думай прямо совсем про другое. И тогда сделается совершенно не страшно.

– Про чего – про другое? – не понял Федя.

– Ну, он начнёт про те билеты, а ты прямо думай, как мы с тобой на рыбалку пойдём.

– На рыбалку? – захлопал глазами Федя. – Как – на рыбалку? Сейчас? Заместо эшафота?

– Ой, дурак ты всё-таки прямо какой, Прохоров! – удивился Витя. – Я говорю: когда Иван Грозный начнёт нас ругать, ты не слушай, про что он ругает. Ты в это время про рыбалку мечтай. Это такой способ. Тютя.

– Да-а, – протянул Федя, – спо-особ. Если бы он ругал. А он всегда так говорит, что и не понятно, серьёзно он или шутит. Всегда с этим царём своим, с Иваном Грозным. А ты, Витя, знаешь вправду, за что Иван Грозный убил своего сына? Знаешь?

– За что, за что! – сказал Витя. – Какая на царя управа была. Царь кого хотел, того и убивал. Хоть собственного сына, хоть кого.

– Вот именно: хоть кого, – подтвердил Федя. – Не даром нашего тоже Иваном Грозным зовут. Своих детей у него нет, так он на чужих кидается.

О том, с кем Светлана Сергеевна ходила в воскресенье на концерт, в понедельник с утра знал весь четвёртый «б». Ребята знали, что хмурый завуч (так ему и надо!) сидел в театре один, рядом с пустым креслом. Знали, что после антракта он не выдержал и ушёл. Потому что увидел в самой удобной ложе, рядом со сценой, Светлану Сергеевну вместе с дядей Андрюшей. А этого он, по вполне понятной причине, стерпеть не мог.