Юлия Бийе - Война Катрин [litres]

– Свиной грудинкой! Вы что, в Париже грудинку не едите? Если не ешь, отдай мне.

В Севре нас никогда не кормили свининой, как-то это само собой разумелось. И я ее в жизни никогда не ела, потому что дома у нас ее не готовили. Религия, к которой я как бы принадлежу, запрещает есть свинину. Но колебалась я недолго и ничуть об этом не пожалела. Я даже представить себе не могла, что розоватое мясо так быстро насытит мой вечно голодный желудок. Суп с мясом, зеленый салат и яблочный компот с печеньем! Давно я не вставала из-за стола такой сытой, чувствуя, что мой живот наконец-то ничего не хочет.

После ужина я сразу заснула, едва успев написать в дневнике несколько строчек. « В голове кавардак, зато сытно животику. Может, все же найдется тут место и для меня? И подруги появятся? Как там Сабина? Где она сегодня вечером?»

Утром, как только я встала, меня принялась опекать Бландина, благонравная девочка не в пример Аньес. У Бландины тихий голосок, и говорит она так вежливо и деликатно, словно родилась в девятнадцатом веке.

По просьбе матушки-настоятельницы она будет меня сопровождать всю неделю и поможет освоиться с правилами монастыря. Бландина повела меня на завтрак, и я просто обомлела, увидев, что нас ждет: горячее сладкое какао с настоящим сахаром, а не с тошнотворным сахарином, к какому мы привыкли в Севре, хлеб с маслом и вареньем и – чудо из чудес! – кусок сыра, который делают сами монахини в монастыре. Нежный сладкий савойский сыр – раз! – и растаял во рту. Есть от чего начать денек в хорошем настроении.

Жаль, что уроки оказались не такими вдохновляющими, как завтрак, и тянулись бесконечно долго – так, по крайней мере, мне показалось. Прежде чем добраться до теоремы Пифагора, сестра Эмманюэль, переходя с латыни на греческий, повествовала нам об открытиях монахов-миссионеров в пятнадцатом веке. Я не ошиблась: всё, кроме кухни, тут застыло на месте. Мертвые языки, монахи-колонизаторы, античный математик – я и половины не поняла из того, что рассказывала монахиня. И без малейшего интереса списала в тетрадь то, что она написала на доске, закончив свою тягомотину. А чернильница справа?! Мой кошмар и ужас, потому что я левша. Все первые годы в школе были для меня отравлены этой чернильницей, намертво закрепленной справа от меня. Левая рука макает ручку в чернила, несет ее и роняет кляксы на белый тетрадный лист. Я была уверена, что покончила до конца своих дней с ручкой-вставочкой и синими чернилами. В Севре мне позволили писать шариковой ручкой, папиным подарком на день рождения. Самое что ни на есть новейшее изобретение, папа выписал ее специально для меня из Америки. А когда стержень исписался, Землеройка подарила мне новый. Не знаю уж, откуда взяла, она не захотела отвечать. И пожалуйста, изволь снова макать перо в чернильницу, которая закреплена на крышке парты справа. Как будто меня взяли и повернули на сто восемьдесят градусов обратно в прошлое. Я опять сижу в старой школе, опять замечания и дисциплина. Чует мое сердце, учеба тут – мука мученическая. Аньес мне посоветовала со всеми соглашаться, опустив голову. Так и буду. Но мне это ой как не просто, недели покажутся долгими годами. Да и кончится ли когда-нибудь эта злосчастная война? А если никогда не кончится? Если я всю жизнь проживу в монастыре Святого Евстафия? И понемногу стану старушкой в таком же черном платье и белом чепце, иногда ворчливой, иногда добродушной? Католической монахиней?

Вот уж не думала, что больше всех предметов мне понравится священная история! Сестра Мария с таким жаром пересказывает нам Библию, говорит с таким воодушевлением и верой, что самые неудобоваримые страницы священной книги превращаются в эпические поэмы. Сравнение, конечно, неподходящее, но ее уроки ничуть не хуже интересного фильма. Просто счастье, что в конце каждого школьного дня нас ждет история сестры Марии. Но больше ничего хорошего нет, час за часом глухая гнетущая тоска.

Для старших, а значит, и для меня катехизис начинается в восемь часов после ужина. К сожалению, ведет занятия не сестра Мария, а сестра Анриетта, и это совсем не так интересно. Я мусолю молитвы, шевеля губами, как все девочки, и к концу первой недели выучила «Отче наш» и «Радуйся, Мария благодатная». Похоже, без этих двух никак не обойтись. Я мало что поняла в объяснениях относительно тайны Троицы, человеческой и божественной природы Христа, причастия святыми дарами, Символа веры… Мямлю что-то вслед за другими, не пытаясь вникнуть, в чем там дело. Потому что мне наплевать. Я терплю эти занятия, стиснув зубы. Справляюсь как могу: прикрываю глаза и представляю себе разные картины. Вот я встречаюсь с мамой и папой, а потом с Сарой и Жанно, вот проявляю в лаборатории снимки, и они у меня просто потрясающие…