Николай Тиников - Песни Кавриса

— Береза, растущая на песчаном бугре, вырастет, если ее не заглушит песок, — бормотал тихонько Каврис, отыскивая слова, — мальчишка-сирота выстоит, если переборет свое горе…

Сочинять новую песню Каврис любил в одиночестве — посторонние мешали найти слова и звуки поточней, покрасивей. За сочинением незаметно проходило время и затихала печаль…

Когда опустились вечерние сумерки, мальчик все еще играл, изредка посматривая на окно, где мороз рисовал свои узоры: вот-вот могут прийти его друзья, с которыми он играет, слушает и рассказывает сказки.

Ребятишки — кто помладше, кто постарше Кавриса — любили по вечерам собираться в его доме. Лежа на полу или на кровати, они часами слушали Кавриса.

Вот и сегодня, когда раздались чьи-то шаги, мальчик подумал, что пришли друзья, но он ошибся — в дверях стоял Макар.

— Что тебе надо? — спросил Каврис и отвернулся.

— Не сердись. Давай мириться. Отец чуть не отлупил…

Каврису хотелось сказать Макару, что, мол, так тебе и надо, но он вспомнил бабушку. Бабушка не раз говорила: «Не сравнивай себя с горой, а товарища с соломинкой»; «Едва оперившись, не стремись летать высоко»; «Если в юрту собака войдет, дай ей кость, если человек — приветь его». И еще вспомнилось: раньше они с Макаром были друзьями, вместе играли в «Чапая». Все-таки непонятно, что произошло на горке? Из-за «ягненка» или из-за «невесты» они поссорились? Что обиднее? И вообще Тонка… Слишком много внимания он на нее последнее время обращает, слишком часто ловит себя на мысли, что, выйдя со двора, то и дело заглядывается на дом Асапа, ища глазами тоненькую фигурку с черными косичками на плечах.

— Может, скажешь, почему обозвал «ручным ягненком»? Так, для интереса? — спросил Каврис, не желая таить про себя ни оскорбление, ни память о нем.

— Не пойму сам… Получилось. — Макар опустил глаза. — Конечно, больше так никогда не скажу…

— Время трудное, — рассудительно, как взрослый, проговорил Каврис, — теперь надо быть всем заодно и не ругаться.

В это время в дом влетела целая ватага: все румяные, все в снегу…

— Раздевайтесь, — пригласил ребят Каврис, — будем играть.

Самой любимой игрой была игра в жмурки — места в полупустом доме Танбаевых достаточно, взрослых нет — можно бегать, можно шуметь.

— Кто будет водить?

— Я буду, — вызвался Сапин, мальчик со смуглым лицом.

Каврис плотно завязал ему глаза полотенцем, и Сапин, раскинув руки, как птица крылья, стал гоняться за ребятишками. Дом дрожал от хохота и беготни.

Первым попался Макар. Сначала он не очень хотел играть, но потом, видя, что хозяин на него совсем не сердится, разошелся и хохотал громче всех.

Во время игры кто-то наступил невзначай на лапу Халтарах. Собака взвизгнула.

— Кончайте! — приказал хозяин. — Тишина. Чья сегодня очередь рассказывать? — Он обвел глазами разгоряченные и потные лица ребят.

— Можно, я расскажу, без очереди, — вызвался вдруг Макар, — если, конечно, хотите?

— Рассказывай ты! — загалдели все.

— Когда-то, давным-давно, рядом с густой тайгой, под голубой горой жил мальчик-сирота. Он не помнил нежных рук своей матери и сильных рук отца…

При слове «сирота» Каврис принялся заталкивать в печку неуклюжие и скользкие от мороза поленья. Поленья вспыхнули, печка загудела. Яркий огонь, бушевавший внутри, просачивался сквозь дырочки в чугунной дверце, тускло освещая избу розоватым светом. При таком цвете огня сказка звучала еще таинственней и задушевней.

— Сирота мог кормиться только охотой, — продолжал рассказчик. — Однажды, возвращаясь после удачного полевания, он услышал вопли и рыдания. Они шли со дна глубокой ямы, такой глубокой, что она казалась бездонной…

Там, в темноте, ярко горели чьи-то глаза.

Увидев над собой лицо сироты, сидящий на дне стал молить человеческим голосом:

«О молодой охотник, спаси меня! Помоги выбраться. Если выручишь, никогда не забуду тебя».

«А ты кто такой?» — спросил мальчик.

«Я — Владыка Волков».

«Хорошо, быть по-твоему».

Сирота снял с пояса топор, срубил длинные шесты, связал их вместе и опустил в яму.

Владыка Волков оказался крупным и красивым. Выпрыгнув из ловушки, он зевнул и потянулся. Когда зевал, Владыка Волков становился очень страшным: нижняя челюсть упиралась в землю, верхняя — достигала небес, зубы сияли, как горные снежные вершины.

— Такой, — зашептались между собой ребятишки, представив ужасного волка, — мог бы и целый аал проглотить!