Наталья Лаврецова: Свихнувшийся вагон

– Однажды я пытался убить курицу, – несчастным голосом продолжил папа. – Так я был весь синий, а ей хоть бы что! Так что охотника из меня бы явно не получилось!

– Тогда может из тебя и мужчины не получилось? Так, предмет для одевания… брюк! – и мама огорченно вздохнула. – Что ж, придется самой!

И она уже протянула руку.

– Что? Предмет? – папу подбросило, как на батуте. – Для обувания? То есть, для одевания? Ну, знаете… Это уж слишком! – в папе все же победил глава семейства. – Ну сейчас я вам покажу!

Что именно папа собрался показать – он не сказал, но по всему было видно: покажет!

– Аришик!

Услышав свое имя, Аришка даже вздрогнула.

– Укажи мне на любой стакан! На любой!

– Но почему именно я? Ведь есть же – постарше! – до Аришки вдруг дошло – какая ответственность ложится на ее плечи: может, за всю папину еще непрожитую жизнь!

– Потому… – отводил он глаза в сторону. – Может, это моя последняя просьба. Так пусть моя судьба решится рукой моей дочери, которая, которая…

Аришка еще колебалась и вдруг решительно выхватила из-под подушки книгу: «Папа любит читать, вот на ней и погадаю!»

Она зажала между ладонями видавший виды бестселлер про приключения космического пса – спай-с дога:

«Пусть ответственность ляжет на него, ему что, да и с космоса видней!»

И – резко его открыла:

– Страница двадцать три! – произнесла она голосом судьи. – Значит, будем считать до двадцати трех!

– Двадцать три – это хорошо, – уговаривал себя папа, пока Аришка водила пальцем по кругу. – Двадцать три – мое любимое число. Двадцать третьего числа я познакомился с твоей мамой, ей тогда было двадцать три года. И она была такая тихая, кроткая, она бы не позволила себе сказать, что я какой-то там предмет…

– Двадцать три! – и Аришка указала на стакан напротив папы.

– Этот? – неприязненно смотрел на него папа. – А ты хорошо посчитала? Ведь у тебя с математикой…

Продолжать он не стал. Бросив последний, может быть, прощальный взгляд на маму, схватил стакан обеими руками, и…

Все, замерев, ждали.

Аришка ждала чего угодно, но уж, конечно, не того, чтобы папа тут начал летать и каркать. И когда увидела, что папа как ни в чем не бывало сидит, а стакан перед ним стоит, при этом совершенно пустой, совершенно выпитый – даже разочаровалась.

А папа, кажется, сам ничего не понял: и стоило из-за этого так волноваться! Стакан перед ним стоял пустой – значит он его все-таки выпил.

– Вот так-то! – сказал он, поглядывая гордо. – Будете теперь у меня знать!

Что именно они должны знать – он снова не сказал, но уж теперь-то просто обязаны догадаться!

– А выпью-ка я, пожалуй, и еще стаканчик… – и он уже потянул руку…

– Ну, уж нет! – почти вырвала стакан из его рук мама. – Всем надо! Все хотят! А не выпить ли и нам чайку? – обернулась она к детям.

И все тут же снова уселись за стол.

И всем было весело.

Весело было папе, потому что он оказался таким храбрым. Что заслужил себе право – спокойно есть бутерброды, пить чай и быть уверенным, что его не назовут каким-то там «предметом».

Весело было маме… Ну, хотя бы потому, что папа оказался таким храбрым. Приятно осознавать, что ты вышла замуж за мужчину, а не за какое-нибудь там «облако в штанах». Да и вообще хорошо, что все когда-нибудь кончается, особенно плохое и непонятное.

Аришке же было весело…

Ну, хотя бы потому, что ей-то как раз казалось: все только начинается! Ведь они еще даже не проехали Назярь! Не зря же проводница им на что-то намекала.

Нельзя сказать, чтобы очень весело было Ромке. Чего, собственно, веселиться? Что стаканы не летают? Так он и против летающих ничего не имел. Удовольствие-то какое: сами себе прилетят, сами себе улетят, и мыть не надо. Пусть себе летют.

Так они сидели и пили. Когда кипяток в стаканах кончался – шли к баку и наполняли стаканы снова, на всякий случай поплотней придерживая в руках.

А за окном… Мелькали огни, проносились полустанки, гукали встречные поезда. И может, это и есть одно из лучших занятий в мире: пить чай, сидя в купе летящего поезда, вот так, всем вместе, слушая перебранку колес, перекличку поездов в ночи…

И ехать в какую-нибудь удивительную страну, где тебя ждут.

Но папа зевнул, чуть не заглотив одним зевком все купе.

– А не пора ли нам, дорогие мои…

И это означало: всему семейству пора чистить зубы и ложиться спать.