Константин Курбатов - Волшебная гайка. Рассказы.

Он поставил лопату и сел в угол.

— Чего ты, морячок? — испугался Аркадий, не переставая копать. — Встань. Пристрелят. Семерых уже так пристрелили.

— Пусть, — сказал Саша.

Однако сидеть в углу ямы — это тоже было не то.

Нужно было выскочить наверх, что-то крикнуть в лицо фашистам, что-то сделать. Но он только подумал об этом, а подняться и выскочить из ямы у него не хватило духу.

Его спас длинный свисток, известивший о перерыве. К своему удивлению, Саша выбрался из ямы словно даже отдохнувший. Он неторопливо добрел до бочки, которую пленные брали приступом, дождался, пока утолят жажду остальные, и напился теплой, отдающей керосином воды.

Немецкие солдаты с автоматами согнали пленных в кучу. К толпе полураздетых людей подъехал открытый лимузин с колечком над радиатором. В лимузине сидели двое офицеров: один — толстый и важный, второй — тот самый, с горбатым носом и в фуражке с высокой тульей. Горбоносый поднялся с кожаного сиденья.

— Русский зольдат! — сказал он, сильно коверкая слова. — Вы здесь будете хорошая жизнь. Штурмбаннфюрер фон Шлихт, — офицер наклонился в сторону неподвижного соседа и вновь выпрямился, — просил меня говорить вам это. Господин штурмбаннфюрер вчера потерял на этот поле свой старинный фамильный часы. Кто найдет его часы, тот получит большой награда.

Офицер снял фуражку и махнул ею, словно хотел что-то зачерпнуть в воздухе. Раздалась отрывистая команда, и солдаты стали растягиваться фронтом, отжимая пленных к летному полю. Саша брел недалеко от Аркадия и ощущал направленные в спину дула немецких автоматов. В босые ноги впивались колючки. Он осторожно ступал на сухую землю и с леденящим кровь напряжением ждал взрыва. Впереди, где-то посредине летного поля, торчал стабилизатор с яркой красной звездой.

Взрыв раздался справа, метрах в двухстах от Саши. Оранжевое пламя вспучило шапку земли и дыма. Несколько пленных упало. Остальные остановились.

— Вперед! — закричал горбоносый офицер из машины. — Вперед, храбрый русский зольдат! Или я прикажу стреляйт!

«Смертью храбрых, — забилось в Саше. — Смертью храбрых. Пулю в спину или вверх тормашками на своей же мине. А мама положит бумажку на этажерку и будет думать, что ее сын погиб героем».

Он сделал шаг и заметил присыпанную землей круглую коробку. Мина! Остальное решилось в мгновение. Нагнувшись, он схватил коробку и бросился по направлению к открытой машине с немецкими офицерами.

— Нашел! — закричал Саша на все поле. — Часы нашел!

Охрана с автоматами испуганно шарахнулась в стороны. Ему было легко бежать босиком. Он пронесся мимо растерявшихся фрицев, вскинул над головой мину и зажмурил глаза. Автоматная очередь резанула его сзади по ногам. Он вслепую наткнулся на борт машины, выронил тяжелую мину и ощутил резкий, рвущий барабанные перепонки грохот, за которым сразу наступило уже знакомое ему состояние невесомости и тишины.

И еще, что Саша успел услышать напоследок, был замирающий и нежный перезвон серебряных колокольчиков, словно по улице мимо их дома медленно проехал грузовик.

По квартире плыл запах жареных котлет. Я разделся в прихожей. Двери во все комнаты оказались закрытыми. Раскрасневшаяся жена стояла в кухне у плиты. Котлеты ловко переворачивались под ее ножом и, шипя, кувыркались со сковороды в миску.

Я включил радио. Но жена оторвалась от котлет и повернула ручку обратно.

— Не надо, — сказала она. — Наташенька спит. А Миша с Вадиком занимаются. У Вадика какое-то трудное сочинение. Злющий сидит…

Когда-то, вроде совсем недавно, у меня был свой дом, целая квартира из четырех комнат. Я возвращался домой с работы, переодевался, не стучась в закрытые двери, ходил по комнатам, включал радио и телевизор, ставил свои любимые пластинки и сколько угодно валялся на диване. Теперь кое-что изменилось. Четыре комнаты, правда, остались на месте. Но старшая дочь, Люба, вышла замуж, и у них с Геннадием родилась Наташенька. Это — комната раз. Геннадий вечерами готовится к сдаче кандидатского минимума. Это — комната два. Наш средний сын, Миша, — студент второго курса университета. Это — комната три. Младший, Вадик, учится в седьмом классе и иногда по вечерам пишет сочинения. Это — комната четыре.

— Что у Вадика за сочинение? — спросил я.

— Не знаю, — сказала жена, не отрываясь от котлет. — Про дружбу что-то. Устала я сегодня — страх. Мало — план жмут к концу месяца, так еще и собрание сообразили устроить.