Леонид Соболев - Батальон четверых (сборник)

– Та це ж дивчина, товарищ письменник! [6] Так это же девушка, товарищ писатель! ( укр .) – густым басом сказал гигант. – Татьяна с-под Беляевки.

Я отдёрнул руку, как от огня: одно дело трепать по щеке мальчишку, другое – взрослую девушку. И тогда за моей спиной грянул взрыв хохота.

Моряки смеялись. Казалось, все звуки смеха собрались в эту хату, сотрясая её, и откуда-то сверху их заглушал мощный басистый гул, рокочущий, как самолёт: это под самым потолком низкой избы хохотал гигант, вошедший с девушкой. Он смеялся истово, медленно, гулко, чрезвычайно довольный недоразумением, посматривая вниз на меня, пока не рассмеялся и я.

– Не вы первый! – сказал гигант, отдышавшись. – Её все за парня считают. А что, хлопцы, нехай она будет у нас Татьян – морской разведчик!

…Татьяна была дочерью колхозника из Беляевки, захваченной теперь румынами. Отец её ушёл в партизанский отряд; она бежала в город. Ей поручили вести моряков-разведчиков в родную деревню, и в этом первом трёхсуточном походе по тылам врага и зародилась дружба. Девушка пришлась морякам по душе. Смелая, выносливая, осторожная и хитрая, она водила моряков по деревням и хуторам, где знала каждый тын, каждый кустик, прятала их по каменоломням, находила тайные колодцы и, наконец, когда путь, которым они прошли в тыл врага, был отрезан, вывела разведчиков к своим через лиман.

Первое время она ходила в разведку в цветистом платье, платочке и тапочках. Но днём платье демаскировало, а ночи стали холоднее, и моряки одели её в то странное смешение армейской и флотской формы, в котором щеголяли сами, возрождая видения Гражданской войны. Две противоположные силы – необходимость маскировки и страстное желание сохранить флотский вид, – столкнувшись, породили эту необыкновенную форму.

Впрочем, тапочки у девушки остались: флотская ростовка обуви не предусматривала такого размера сапог.

В таком же тяжёлом положении скоро оказался и Ефим Дырщ – гигант комендор с «Парижской коммуны» [7] «Парижская коммуна» – линкор Черноморского флота, переименованный к концу войны в «Севастополь». . Его ботинки сорок восьмого размера были вконец разбиты, и огромные его ноги были запрятаны в калоши, хитроумно прикреплённые к икрам армейскими обмотками. Накануне моего появления секретарь обкома партии, услышав об этом двойном бедствии, прислал громадные сапоги специального пошива, в которые, как в футляр, были вложены другие, крохотные, и заодно два комплекта армейского обмундирования по росту. Ефим и «Татьян» теперь стали похожи, как линейный корабль и его модель, только очень хотелось уменьшить в нужном масштабе гранаты и пистолеты, подавлявшие маленькую фигурку девушки.

Они не были декорацией. Не раз Татьяна, поднявшись на цыпочки, швыряла в румынского пулемётчика гранату, и не одна пуля её трофейного парабеллума нашла свою цель. Своим южным певучим говорком она рассказала мне, что видела в Беляевке перед побегом, и ясные её глаза темнели, и голос срывался, и ненависть к врагу, вскипавшая в ней, заставляла забывать, что передо мной девушка, почти ребёнок.

Она не любила говорить на эту тему. Чаще, забравшись на сено в буйный круг моряков, она шутила, пела весёлые песни и частушки. В первые недели её бойкий характер ввёл кое-кого из разведчиков в заблуждение. Разбитной сигнальщик с «Сообразительного» – бывший киномеханик, районный сердцеед – первым начал атаку. Но в тот же вечер Ефим Дырщ отозвал его в сторону и показал огромный кулак.

– Оце бачив? [8] Вот это видел? ( укр .) – спросил он негромко. – Що она тебе – зажигалка или боец? Кого позоришь? Отряд позоришь… Щоб ты мне к такой дивчине подходил свято. Понятно? Повтори!

Но для других такого воздействия не требовалось. Буйная и весёлая ватага моряков, каждую ночь играющая со смертью, несла девушку по войне в сильных своих и грубоватых пальцах бережно и нежно, как цветок, оберегая её от пуль и осколков, от резких солёных шуток, от обид и приставаний.

В этом, конечно, был элемент общей влюблённости в неё, если не сказать прямо – любви. Перед призраком смерти, которая, может быть, вот-вот его настигнет, человек ищет сердечного тепла. Холодно душе в постоянной близости к смерти, и она жадно тянется к дружбе, к любви и привязанности. Сколько крепких мужских объятий видел я в серьёзный и сдержанный миг ухода в боевой полёт, в море или в разведку. Я видел и слёзы на глазах отважных воинов, слёзы прощания – гордую слабость высокой воинской души. Блеснув на ресницах, они не падают на палубу, на траву аэродрома, песок окопа – подавленные волей, они уходят в глаза и тяжёлыми, раскалёнными каплями падают в душу воина, сушат её и ожесточают для смертного боя. Любовь переходит в ненависть к врагу, дружба – в ярость, нежность – в силу. Страшны военные слёзы, и горе тем, кто их вызвал.