Виталий Бианки - Рассказы и сказки

Зоечка и её тётя заткнули уши от страшного скрипа старого Дуба, подхватили Кукушонка и поспешно ушли из рощи.

Дома Зоечка посадила Кукушонка за куклин стол и до тех пор кормила его сладкой булочкой, пока Кукушонок не перестал просить есть.

Тогда Зоечка уложила его в куклину кроватку, прикрыла куклиным одеялом и запела тонким жалостным голоском:

Кукушонок сейчас же закрыл глазки.

Зоечка дальше:

Кукушонок перевернулся на спинку.

Зоечка тихонько кончила песенку:

Кукушонок дрыгнул ножками и сдох.

Тихо в комнате. Отец с утра сел за стол. Пишет. Вдруг распахнулась дверь, вбежала его маленькая дочь.

— Мама ушла. Мне одной скучно. Можно, я буду у тебя играть?

— Хорошо. Только тихо. Садись вон у окна.

И не мешай мне.

Взяла стул, взобралась на него с ногами и рассматривает книжку с картинками. Но книжка старая, давно знакомые картинки. Из раскрытого окна виден берег реки, опушка леса.

Книжка летит на пол. Дочь уже на подоконнике.

— Пчичку вижу, — говорит она через минуту тихонечко, будто про себя.

— Птичку, — поправляет отец, не поднимая головы от бумаги. — Какую птичку?

— Да просто птичка маленькая.

— Просто птичек не бывает.

— Нет бывает. Вот такие.

— Какого цвета?

— Какого… Птичьего цвета: серенькая да беленькая. В реке на камушке сидит. И ещё другая. По берегу бежит. Смотри, смотри, кланяется. А та ей с камушка хвостиком кивает.

— Мне отсюда не видно. А другая какого цвета?

— Песочненького. И с галстучком.

— Песочного цвета, с чёрным галстуком и кланяется, — это зуёк. А та, на камушке, хвостиком кивает, — это плиска, трясогузка. У каждой птицы своё имя.

— Я знаю. Вон сорока-белобока из леса вылетела, по земле скачет. Хвостатая какая. Отчего такой хвост?

— Ну, как — отчего? Что ты спрашиваешь?

— Не знаешь? А отчего зуёк кланяется, а плиска хвостиком кивает? Это они здороваются?

— Какие пустяки. Разве птицы здороваются?

— А вон ещё птицы. Белые, белые! Большие.

— Ну, чайки.

— Да, да… Они рыбку из воды клюют. А зачем они белые?

— Какие глупые вопросы! Я сказал тебе: мне не мешай. А ты всё время со мной разговариваешь. Ступай отсюда. Займись своими игрушками. Ступай, ступай, нечего.

Дочь надула губки, всхлипнула. Но ослушаться не посмела — ушла.

Отец вдруг положил перо. Посмотрел в окно и крепко задумался. А вечером, когда дочь пришла поцеловать его на ночь, он сказал ей:

— Ты прости меня, пожалуйста, что я утром назвал твои вопросы глупыми. Они совсем не глупые. Я подумал, и теперь могу тебе рассказать три сказки.

— Расскажи, расскажи! — обрадовалась дочь.

И она ловко вскарабкалась к нему на колени.

— Первая сказка, — сказал отец. — Жила-была птица. Спросишь, какая? Да никакая. Просто птица и всё тут. У неё имени не было, одно названье — птица. И жила она знаешь где? У человека в голове. Один раз человек открыл рот, хотел зевнуть. Она — порх, и вылетела.

Смотрит, — день весенний, весёлый. Небо голубое-голубое, на нём солнце, белые облака. Простору сколько!

Внизу стоит лес — кудрявый, густой, тенистый. Уютный такой. А ниже леса — река. Вода бежит, блещет, по берегам кусточки зелёные, песок золотой горит.

«Ах! — думает птичка. — Красота какая! Весело как!»

Весело-то весело, а кушать надо.

Видит: мухи, комары кругом летают.

Замахала крылышками, погналась за ними. А крылышки у неё ни длинны, ни коротки, ни круглы, ни остры: средненькие.

Машет крылышками, за мухами, комарами гоняется, а поймать не может.

Вдруг мчится стриж. Вперёд пронёсся, круг дал, да назад, да вниз, да вверх, вправо, влево, — да всех мух, комаров и переловил.

— Вот, — говорит, — как летать надо, чтобы мух, комаров ловить. Вот какие крылья для этого надо, видела?

Посмотрела птица, — у него крылья длинные-длинные. Сложит их, — под ними и хвоста не видно. Узкие крылья, острые, как кривые ножницы, если их растопырить.

«Ну, так я в лес полечу, — думает птица. — Там себе что-нибудь промыслю».

Прилетела в лес, а там — чаща. Крылья за ветки задевают, хвост поворачивать не успевает.

А хвост у неё ни длинен, ни короток, ни широк, ни узок, — средненький.

Выскочила из чащи сорока, хохочет: