Игорь Всеволожский - Отряды в степи [Повесть]

Перепуганные артиллеристы повернули орудия и перенесли огонь на своих.

Рассветало… Оставив несколько бойцов для присмотра за артиллеристами, Баранников с другими разведчиками кинулся в тыл к белогвардейцам.

Беляки потеряли немало офицеров и солдат, оставили на поле боя орудия и пулеметы.

В результате противник был отброшен на тридцать километров.

В этом бою произошел любопытный случай. Белогвардейцы настолько потеряли всякую ориентировку, что даже после боя, когда наша кавалерия стала строиться, один из белых казаков встал в строй эскадрона Баранникова.

— Ты какого полка? — задали ему вопрос.

Белогвардеец лихо отрапортовал:

— Пятого казачьего Романовского полка, первой сотни, казак Болдырев.

Тут к нему подскочил командир взвода Белик и приказал сдать оружие. Казак стал кричать:

— Братцы, вы что, не узнаете меня, что ли? Я ведь Болдырев, казак первой сотни.

Партизан вырвал у него винтовку, стащил с лошади. Только теперь казак понял, что с ним произошло.

После боя Буденный собрал командиров полков и эскадронов. Каждый командир докладывал, что произошло в подразделении. Дошла очередь до Баранникова. Он вскочил с места, тряхнул светлорусым чубом и, став по команде «смирно», со звоном пристукнул шпорами.

Семен Михайлович улыбнулся и сказал ласково:

— Коля, мы-то сейчас не на позиции, можно просто, по-товарищески…

Баранников ответил:

— Семен Михайлович! У меня выработана дисциплина. На всю мою жизнь.

— Ну ладно, — согласился Буденный, — расскажи, как у тебя дела?

Баранников доложил очень сжато, быстро и коротко.

Тогда кто-то напомнил:

— А что же ты про Кузьменко молчишь?

И Баранников рассказал волнующую историю.

Боец Кузьменко пытался зарубить белогвардейского — офицера, но тот ловким фехтовальным приемом выбил клинок из руки бойца и бросился на него. Не растерялся и Кузьменко. Он кинулся на офицера, и в одну минуту стянул его с лошади, пытаясь обезоружить. Но не тут-то было. Офицер оказался сильным противником и в рукопашной схватке стал одолевать красного бойца. Казалось, ничто теперь не сможет спасти его.

Это заметил Николай Кирсанович. Он мгновенно повернул своего коня галопом, подскочил к Кузьменко, который лежал под офицером. Мощным своим кулаком Баранников оглушил белогвардейца и спас своего бойца. Николай Кирсанович об этом случае рассказать постеснялся, как постеснялся рассказать и о том, что когда был тяжело ранен пулеметчик, он усадил его на своего коня, а сам присел к пулемету, прикрыв огнем уезжавшего раненого…

«С такими не пропадешь!» — думал, ласково глядя на своих помощников, Буденный.

Платовский отряд быстро рос. Не хватало ни шашек, ни седел, ни лошадей. Лошадей отбирали в экономиях у сбежавших помещиков, шашки и седла добывали более опытные бойцы в стычках с белыми разъездами…

Ока Городовиков учил партизан стрелять, применяться к местности, рубить шашкой. В этом деле у него был опыт богатый. А рубить шашкой умели немногие.

— Была бы лошадь, рубить научусь, — говорили записывавшиеся в отряд.

И учились. А экзамен сдавали в бою. И в бою проверялись люди.

Увидел однажды Семен Михайлович: верный его ординарец, жизнерадостный паренек Гриша Пивнев, вдруг присел. От пули прячется, что ли?

— Боишься? — спросил Буденный.

— Да нет, не боюсь, а как-то само собой к земле потянуло. Если думаете, боюсь, — вскочил Гриша, вытянулся, встал во весь свой небольшой рост, — отпустите меня во взвод, я в разведку пойду, докажу, что ничего не боюсь.

— Во взвод тебе еще рано. Побудь возле меня, поучись кое-чему, а там и во взвод…

Буденный пошел к наступающей цепи спешенных конников. Гриша следил за своим командиром. Он готов был рвануться за ним, но не смел: на его попечении были лошади.

Очень не любил Семен Михайлович, когда действовали безрассудно, зарывались, зря рисковали своей головой. Как рассердился он, как расстроился, когда поручил Федору Федоренко заманить казачий разъезд, а Федоренко увлекся, стал рубить шашкой! Рубил неудачно, только слегка ранил лошадь белогвардейца. Другой казак ранил Федора пулей в живот, убил и его коня. Федора выручили, отбили, положили на тачанку, вихрем привезли в Платовскую. Семен Михайлович выстроил партизан, говорил горячо, взволнованно. И Федора жалко — сам себя погубил, по собственной дурости.

— Так дальше быть не может, — продолжал, волнуясь, Семен Михайлович. — Нам каждый боец нынче дорог: над Доном снова сгущаются тучи.