Жаклин Уилсон - Полночь

— А которая тебе больше нравится?

— Наверное… Вообще-то они мне все нравятся, но, наверное, больше всех — «Полночь».

— Какая страница?

— Последняя, та, где принцесса выглядывает из окна своего дворца. То есть это я так думаю, что она во дворце. Может быть, это тюрьма — трудно отличить при лунном свете. Там вдали виднеется церковь с высоким шпилем, и часы бьют полночь. На следующей странице сказано, что, если загадать желание, пока бьют часы, оно обязательно сбудется.

— Разве там так сказано? Или же там сказано, что желание, может быть, сбудется?

— Ой, правда! Так вы действительно его фан, раз настолько хорошо знаете его книги.

Но он, как ни странно, покачал головой.

— Нет, я бы не назвал себя фаном. Я вижу недостатки в каждой иллюстрации.

— Но ведь они такие прекрасные! Все до единой! Даже когда он рисует что-нибудь уродливое или злое. Это самые чудесные иллюстрации в мире! — возмутилась я.

— Что ж, я не стану с тобой спорить. Я уверен, Каспер Грёза был бы очень горд, если бы знал, что на свете живёт такой горячий поклонник его творчества.

— Я всегда говорила, что я его фан номер один, только это глупо, ведь его книгами зачитываются сотни и тысячи людей. Есть даже фан-клуб, но там заправляют его издатели. Он сам никогда не выходит на сайт.

— Я слышал, он большой нелюдим, — печально произнёс толстяк.

— Никто не знает, где он живёт, и он никогда не даёт интервью, и не раздаёт автографов, и никогда никому не пишет.

— Совсем никому?

— Ну, может быть, один раз, давным-давно, — сказала я, с нежностью думая про свою тайну.

Я невольно улыбнулась, и толстяк улыбнулся мне в ответ.

— А вам он тоже написал? — спросила я. — Вы поэтому знаете этот дом?

— Я всегда знал этот дом, — сказал он.

Я внимательно вгляделась в его лицо и вдруг представила его при другом освещении.

— Это вы! — прошептала я.

— По-моему, я тоже тебя знаю. Ты… Ты… У тебя какое-то цветочное имя. Постой… Ты Фиалка!

— Как вы меня узнали?

— Ты, Фиалка, первый человек, который написал мне письмо о моей книжке. Я храню его как сокровище.

— И вы мне прислали ответ, и там был обратный адрес. Я ещё раз вам написала, но письмо вернулось назад.

— Я переехал. А когда вышла следующая книжка, меня завалили письмами. Я решил, что никому больше не могу отвечать. Прости.

— Я понимаю. А я вам до сих пор пишу.

— Что, моим издателям?

— Нет. Пишу письма и складываю в большую серебряную шкатулку. Я держу её в платяном шкафу. Ну, как будто я их отправила.

— Какая прелесть! Но теперь, я думаю, ты не будешь мне писать, после того как узнала, какой я на самом деле. Не очень-то похож на прекрасного принца, а?

— По-моему, вы красивый. Очень, — сказала я.

— Ты очень добрая девочка, Фиалка. — Он снова порылся в кармане и вытащил записную книжку в кожаном переплёте и авторучку.

— Вы хотите дать мне автограф?

— Если хочешь. И маленькую картинку?

— Ой, пожалуйста!

Он положил книжечку на левую ладонь и начал рисовать. Я следила, как чёрные линии на страничке складываются в знакомую маленькую фею, чуть склонившую голову набок.

— Это фея Фиалка!

— Она самая.

— Так интересно смотреть, как она появляется на бумаге, словно по волшебству. По-моему, это и есть волшебство! Ведь утром я ещё не знала, что приеду сюда. Я живу за много-много миль от этого места. И все-таки я здесь, и вы здесь, какое удивительное, чудесное совпадение!

— Не такое уж совпадение. Я почти каждый день прихожу сюда. За углом меня ждёт шофёр. Я прогуливаюсь по этой улице до самого дома. Постою минутку-другую, вспомню те времена, когда я ещё не был Каспером Грёзой.

— А кем же вы были?

— Это секрет, Фиалка.

— Я никому не скажу, вы же знаете.

— Я был несчастным, застенчивым толстым мальчиком по имени Колин Данвелл. Дома у меня было не очень-то хорошо, вот в этом самом доме. А школу я ненавидел. Я плоховато учился, и все вокруг надо мной смеялись.

— Но, наверное, по рисованию вы были лучше всех.

— Наверное, был, но рисование никто не считал серьёзным предметом. К тому же в школе рисовали не то, что мне хотелось. Зато дома я запирался у себя в комнате и создавал на бумаге свой собственный волшебный мир. Правда, приходилось прятать рисунки от братьев, не то они бы меня совсем задразнили. Я мечтал поступить в художественное училище, но в шестнадцать лет мне пришлось бросить школу и пойти работать в газетный киоск, к дяде. Я ненавидел эту работу. Мне всегда было сложно общаться с людьми, да к тому же такое количество шоколада вокруг — постоянный соблазн. Я ел целый день и ещё полночи. И до сих пор сохранил эту привычку, хотя Оливия все время уговаривает меня начать худеть. Она мой издатель, а теперь и партнёр.