Галина Галахова - Поющий тростник

– Прямо ужас!

– Как-нибудь устроимся! Я тут одну книгу искал. А уберемся как следует к маминому приезду. Сам понимаешь, необходимость заставит.

И действительно, наубирались они тогда так, что Пиня даже в школу не пошел, не встать ему было от усталости, ноги его не держали.

Пиня пообедал еще маминым обедом, пошел в свою комнату вроде бы готовить уроки, а отец стал думать над рациональным ведением хозяйства. Он хотел к приходу жены навести разумные порядки и тем самым поразить ее. Ведь она, жена, задавлена кухней, несмотря на газ и горячую воду. Надо новый метод предложить. Ему уже и статья виделась, очень интересная статья, насчет математических методов ведения домашнего хозяйства. Взять вопрос мытья посуды, в частности мытья тарелок. Облизывать тарелки – это не дело, а вот сократить количество их во время обеда – можно. Например, всем есть из одной тарелки или, скажем, каждый из своей, но первое, и второе, и третье из одной и той же. И как это раньше не приходило ему в голову? Вот уж правда, что практика и опыт – критерии истины. А что он делал раньше? Требовал себе под второе чистую тарелку, при этом – повышенным тоном! Стакан требовал такой чистоты, чтобы блестел как зеркало. А жена сносила его придирки, когда он стаканы те на свет просматривал. Посуду, конечно, после себя никогда не мыл, не убирал, вещи свои вечно раскидывал, вечно искал то галстук, то домашние тапки. А жена? Галстук ему находила, тапки подносила безропотно. Он принимал ее заботы как должное, как министр – работу своего секретариата. О ней он и не заботился. В кино один похаживал, и не один даже. На футбол бегал, театры посещал. А она все на кухне – ужас какой-то, подумать страшно! Конечно, занят он по горло, дела всё, проблемы, теории, мысли опять же, газеты трех наименований, журналов пять, деловые встречи, неделовые. А она одна дома. То у корыта, то на кухне, то с Пиней воюет с этим разбойником. В люди неудобно его вывести: суется во все взрослые разговоры, дурацкие вопросы задает. Сколько раз ставил их в такие положения, из которых один выход – домой. А все жена виновата, ее воспитание женское! Да… Кухней заняться можно будет в другой раз, надо сыном заняться. Кухня подождет, а сыном, пока не поздно, надо заняться вплотную.

– Уроки сделал? – спросил отец, подходя к сыну.

– Какие уроки? – удивился Пиня.

– Твои!

– Мои? Но мамы же нет! Я только с мамой привык уроки делать. Понимаешь, у нас новая программа. Это вы по старой учились, там у вас каждый дурак все поймет, а у нас надо с родителями заниматься.

– Садись и делай. Сам делай! Что это еще за фокусы?

– Ты на собрания не ходишь, на родительские, ты не в курсе, – сказал Пиня, доставая тетради.

Раскрыл Пиня тетрадь и стал писать упражнение про Яшу, который дразнил гусей. Он писал, а рука дрожала под грозным отцовским взглядом. Она забыла про Яшу и писала про Лену, улетевшую в неизвестность, всегда куда-нибудь летящую. И Пиня подумал, что не повезло ему в жизни, не у тех родителей он родился, в глаза самолетов не видел. Не повезло. Стало ему грустно в окружающей действительности, и он вообразил себя Леной и написал: "Лена Травкина улетела!" И наставил целую строчку вопросительных и восклицательных знаков. А затем написал тот самый грамматический разбор.

Когда он закончил, отец взялся проверять. Лицо у отца было важное, всепонимающее лицо, а вот как дошел он до предложения о Лене, так как будто споткнулся и упал тут же на тетрадке. Лежал его взгляд на предложении, лежал, наконец он его допустил до себя, осмыслил и спросил:

– Что за муть?

– Где? – спросил Пиня, ясными глазами глядя в его светлые холодноватые глаза.

– Вот это! – И отец положил палец на слово "Лена".

Пиня отодвинул палец, словно могло быть больно слову, и ответил:

– Новая программа. Надо от себя что-нибудь, ну, самостоятельное. Написал я от себя! Я же говорил, что у вас такого не было, а нас заставляют!

– Ну ладно, ладно! – сказал отец, чувствуя, однако, что Пиня что-то здесь преувеличивает.

"Не было у нас столько знаков препинания подряд", – подумал он про себя, но вслух свое сомнение не высказал: все так меняется, может, и правда современная школа стала оперировать знаками препинания в таком обильном количестве – современная педагогика вполне этого заслуживает.

Не найдя у Пини ошибок, он с облегчением вздохнул и сказал торжественно:

– Приступим к математике! Уж здесь-то мы кое-что кумекаем, не боимся новой программы. – Он представил себя на кафедре, элегантного, не боящегося никаких вопросов со стороны любопытного студенчества, и приказал: