— Дружина! На вынос пионерского знамени стоять смирно!
Замерли в торжественном строю пионеры: головы чуть приподняты, руки застыли в пионерском салюте, на белых рубахах и блузах пламенеют галстуки. В большом школьном зале тишина. Вдруг в нее ворвалась песня горна и ритмичная дробь барабана. Двери широко распахнулись в зал вошел знаменосец с алым, обшитым золотой бахромой знаменем, за ним горнисты, барабанщики. Они стали на свои места. В зале снова тишина.
— Пионер чтит память тех, кто отдал свою жизнь в борьбе за свободу и процветание Советской Родины, — звонко начал ведущий. — Девятнадцатого января 1962 года исполнилось девятнадцать лет со дня гибели нашего земляка-героя, пионера Геннадия Голенева. Сбор, посвященный его светлой памяти, считаю открытым.
Из шеренги на три шага вперед выходит Володя Подвашецкий.
— Великая Отечественная война 1941–1945 годов для нас только история. Нас не было тогда на свете. Но жили другие мальчики и девочки в пионерских галстуках или с комсомольскими значками на груди. Они, как и мы, проводили интересные пионерские сборы, ходили в дальние туристские походы, отдыхали в пионерских лагерях. А когда враг напал на нашу Родину, они стали ее защитниками. Рядом со взрослыми боролись за свое право на жизнь, счастье, за право носить пионерский галстук. Таким был Голенев Геннадий, ученик нашей школы.
Володя рассказывал о подвиге Голенева, о его смерти. В памяти ребят всплывали письма школьных товарищей юного героя, рассказы его матери…
В тысяча девятьсот сорок втором
Май… Бледная луна скупо освещает город. На улицах ни огонька. Это светомаскировка. А город не спит. Большой зал Дома офицеров залит ярким электрическим светом. В нем негде яблоку упасть. Почти все места уже заняты комсомольцами-добровольцами — завтра отправляются они в военные школы связи и на фронт. На защиту Родины.
Дан приказ: ему — на запад,
Ей — в другую сторону,
Уходили комсомольцы
На гражданскую войну…
Песню комсомольцев гражданской войны поют комсомольцы тысяча девятьсот сорок второго года. Они тоже уходили на войну. Великую Отечественную.
К двухэтажному зданию Дома офицеров подошли двое, в темных костюмах, без головных уборов. Один из них был почти на голову выше своего товарища, широк в плечах. У входа заговорили шепотом:
— Войдем, поздороваемся с вахтершей и… как договорились… Понял?
— А если задержит, скажет, поворачивайте оглобли назад? Тогда что, Генка?
— Вадим, ну, что ты такой? Прямо зло берет на тебя. Учти, смелым двери сами открываются, — озорно блеснул глазами Геннадий и решительно рванул дверь на себя.
— Мы не опоздали? — спросил Геннадий вахтершу.
Вахтерша удивленно вскинула брови. Тот, что поменьше, хоть чуб завел и лицом будто бы мужественнее, а этот, первый, с челкой на лбу, мальчишка мальчишкой.
— А вас, кажется, и не ждали, — с обидной улыбкой отпарировала вахтерша.
— Я секретарь комсомольской организации седьмой средней школы Вадим Шевцов, — как можно солиднее представился Вадим.
— Ну вот и отправляйтесь в свою школу. Идите, идите, ребятки.
— Мы в числе приветствующих. — Вадим взглянул на Геннадия, и оба спокойно пошли по лестнице. Уже вверху, не выдержав, помчались бегом. Сзади услыхали:
— Фулюганы! Вернитесь! Ни стыда, ни совести у вас нет!
Вбежав в боковое фойе, ребята остановились у двери в зрительный зал. Геннадий прыснул:
— Говорил же тебе, смелым двери сами открываются.
Секретарь городского комитета комсомола Аня Иванова открыла вечер, посвященный проводам молодых ставропольцев на фронт.
Вадим увидел в заднем ряду два свободных места, потихоньку пробрались к ним. Сели.
Комсомольцы с трибуны горячо говорили о Родине, о своем долге защищать ее.
Чем ближе подходило к концу торжественное собрание, тем нетерпеливее становились Вадим и Геннадий.
Как только объявят перерыв, они помчатся к сцене, чтобы перехватить Иванову. Они будут убеждать ее, умолять. Не может же она оказаться такой черствой, как офицер в военкомате, что ответил им коротко и обидно: «Фронт — не детский сад».
Читать дальше