Геннадий Машкин - Синее море, белый пароход

– Ты, конечно, не виноват, – согласился я, но тут же сдвинул брови. – В следующий раз без меня не смей вертеть!.. Иначе будешь сидеть в своей корзине.

– Смотри, сколько рыбы оглоушило, – облегченно сказал Юрик, показывая на грязное пятно, где плавали словно бы клочки бумаги. – Люблю жареную рыбу.

Я завязал свою выцветшую майку с одного конца и с этой сумкой вошел в воду. Тут я вспомнил, что Сумико нет, снял трусы и швырнул Юрику. Теперь можно было купаться так, чтобы вся кожа загорела. Хотя теперь уже не загоришь – конец лета. По ночам море закутывалось туманами и с неохотой раскрывалось по утрам. Через два денька – в школу.

Я повернул голову, чтобы посмотреть на школу. Она желтела на склоне тесаными своими стенами. Ее построили недалеко от нашего дома. Быстро смастерили. Навезли бревен. Пришли плотники – японцы, корейцы, русские, – и только щепки засверкали. Старая школа японцев была такая ветхая и холодная, что в ней запретили заниматься. А в новой сложили печи из кирпича и назвали ее в честь Семена. Школа имени Семена Ивановича Щавелева. Трудно мне придется: надо будет на четверки учиться. Нельзя же в школе Семена тройки и двойки получать. И перед японцами не хочется быть слабаком. А их много будет учиться у нас. Некоторые рыбаки совсем не хотят переезжать в Японию. И япончата ходят гурьбой осматривать новую школу. Я сам, когда прохожу мимо, заглядываю в классы. На хорошем месте школу поставили. Из окон море видно до самого острова Птиц и еще дальше. Если смотреть не мигая, смотреть, смотреть, то начинают в голубом просторе выступать сопки Хоккайдо. И я думаю, что скоро уплывет туда Сумико. И навсегда… А может, Кимура вдруг захочет остаться? Нет, чудеса бывают только во сне.

Я взглянул на пароход, который пришвартовывался, и бросился в воду. Под рукой у меня встрепенулась полуоглушенная камбала. Я сначала испугался, дернулся в сторону, но потом подобрал камбалу. Быстро подбился к тому месту, где граната подняла со дна муть, водоросли, камбалу, бычков, налимов и окуней. Юрик бегал по берегу и кричал мне, где еще всплыла рыба.

Майка моя раздулась. Я еле подволок ее к берегу. Юрик накинулся на рыбу, взвешивая ее в руке.

– Ого-го! Еще живая…

Я растянулся опять. Песчинки впились в кожу.

Загудел японский пароход. Я вздрогнул. Вдруг перехватило горло: Сумико уплывает! Может статься, мы никогда больше не встретимся. Как же это так? Жизнь будет идти, наши ноги – топтать одну землю. Неужели нам нельзя встретиться потому, что мы будем жить на разных берегах?..

– Пойдем домой, Юр, – сказал я, – а то рыба протухнет.

– Пойдем, – ответил он. – Все равно скучно как-то стало.

Он взвалил на себя рыбу и потащил. С узла стекала тоненькая струйка воды. Юрик пыхтел, но не сдавался. Я забрал у него майку с рыбой уже на подъеме.

– С такими темпами ты и в самом деле станешь капитаном, – похвалил я его.

Брат начал ломаться передо мной. Он обегал меня, скакал на одной ноге, кидал камни, кувыркался в желтой траве.

Я хмуро улыбался, глядя на его выкрутасы.

У дома мы столкнулись с отцом, который доказывал что-то Кимуре. Он трепал Кимуру за плечо, приговаривая:

– Ано-нэ, нельзя так… Выпить на прощанье надо, твоя понимай? Кто тебе помог документы оформить на отправку? Я! В первую очередь, как обещал Семен… Семен обещал тебя в первую очередь на Хоккайдо отправить… Выпьем за Семена, и мир заключай, мир…

Кимура щерил свои полукоронки и кивал.

– Хорошо, капитан, мир, – отвечал он. – Кто старое помянет, тому глаз вон.

– А вот и жених наш пришел! – воскликнул отец, увидев меня. – Мы Сумику не отпускай… – И знал отец, что Кимура хорошо понимает его, а коверкал язык. Считал, наверно, что ближе они так друг другу.

Я прошмыгнул мимо них, поднялся к себе и высыпал рыбу в общую кучу на циновку возле печки. Мама и бабушка стучали ножами. С того дня, как мама поступила на рыбозавод, у нас в комнате запахло рыбой, солью и морской тиной. И сегодня уже шипела на сковородке рыба.

Я стоял на веранде и прислушивался к звукам нашего дома. Внизу заколачивали что-то. Удары отдавались у меня в груди.

– Надо б старичку еще ден семь повторить заговор, – сказала бабушка маме, переворачивая рыбу на сковородке.

– И ты думаешь, твои заговоры помогли? – спросила мама с хмыком.

– Кто его знает! – ответила бабушка.

А я думал, она ответит: «На все божья воля». Заскрипела лестница, и разлетелся по дому голос отца: