Анатолий Алексин: Сигнальщики и горнисты

Неожиданно она подошла и поцеловала меня в лоб, который был мокрым. Я стал вытирать его платком, хотя было уже поздно.

— Может быть, и другие… так сделают? — сказала она. — Сигнальщики и Горнисты! Сколько на нашей земле домов, где жили герои… Не сосчитать!

— Вы когда выписываетесь? — спросил я.

— Дня через три. Будем вместе приносить им цветы. Ты согласен? Я слушаю…

Я утвердительно замахал своими несуразными ручищами.

— В общем, моя операция отменилась! А твоя «операция» прошла замечательно. Спасибо… Сигнальщик!

В коридоре возле белого столика разговаривал по телефону молодой врач с русой бородкой и преждевременной лысиной. Он тер, точно полировал, свою лысину, вспоминая, как проехать к Театру оперетты. Меня всегда поражало, что окружающий их мир страданий не в силах оторвать врачей от обыкновенных забот. Даже от спортивных страстей, а теперь, оказалось, — и от оперетты. «Все правильно, — подумал я. — Они должны исцелять, а не приплюсовывать боль к боли и к печали — печаль».

— Подожди, — остановил меня врач. Договорил и, оставив в покое лысину, строго осведомился: — Это что у тебя?

Он указал на доску, обернутую в мамин медицинский халат.

— Подарок, — ответил я.

— Почему же обратно его несешь? — Он потер лысину. — Впрочем, не в этом дело. Тебе сколько лет?

— Шестнадцать, — соврал я зачем-то, прибавив себе два с половиной года. И, как напоказ, вытянул шею и руки.

Врач указал на белую дверь палаты, в которой лежала Екатерина Ильинична:

— Родственник?

— Да.

— А почему другие-то родственники не навещают?

— Других… нет.

— Ну, если нет… — Он медленно, словно на что-то решаясь, потер свою лысину. — Если нет… тогда зайдем в ординаторскую.

Когда мы зашли, он спросил:

— Тайну хранить умеешь?

— Умею.

— Так вот… Операцию делать не будем. Нет смысла.

— В каком смысле?

— Сроки пропущены. Поздно уже.

— Но она стала лучше выглядеть!

— Так бывает…

Я вернулся домой. Мамы не было. Я вновь распеленал доску, прислонил ее к окну.

На дереве солнцем было написано:

— И Екатерине Ильиничне, у которой они учились… — добавил я вслух.

Прошло много лет. Но каждый раз, входя в наш дом или покидая его, я смотрю на потемневшую уже дубовую доску и мысленно говорю: «Вечная память… Ненавижу войну!»