Борис Алмазов - Считаю до трех!

«Дай руку!»

— Проснулся! — поднимаясь на раскладушке, говорит Иван Иванович. — Ну как ты, Алёша?

— Спасибо, — отвечает Кусков, удивляясь, каким слабым и чужим стал его голос.

— Я вот задремал, — смущённо улыбаясь, говорит Иван Иванович. — Я тебе сейчас чаю? А? Чаю хочешь?

— Хочу.

— А есть? Есть хочешь?

— Немножко.

— Ну вот и всё! Вот и всё! — радостно заходил по квартире отчим. — Я сейчас! Вот и всё! Есть запросил, — значит, дело на поправку идёт. — Он хватает то чайник, то банку с вареньем…

Кускову хочется смотреть и смотреть на его широченную спину, обтянутую тельняшкой, на седеющую голову.

— Где мы? — спрашивает он. Отчим поит его с блюдечка чаем.

— Да вроде как в гостинице. Этот дом незаселённый ещё, а уже всё подведено: и газ, и вода. Мне директор совхоза разрешил тут жить… Ну, когда я тебя искал. Хороший мужик. Всё понимает.

— А что ж вы не уехали? — спрашивает Лёшка. — Ну, тогда, на станции…

— Куда мне уезжать, — смеётся отчим, — я только приехал.

— А сейчас почему вы здесь?

— Отпуск у меня. Отпуск, — объясняет Иван Иванович. — Я отпуск взял, когда поехал тебя искать… У меня большой отпуск, за два года неотгулянный… Хотел, понимаешь, с вами к Чёрному морю поехать.

— Где пальмы, и белые набережные, и звёзды как на фантике «Южная ночь»… — говорит Лёшка.

— Вот именно, — смеётся моряк. — Говорят. Я не был, не знаю.

— Я бы без вас пропал! — говорит Лёшка.

Он помнит, как ползли к нему по трясине Антипа Пророков, Иван Иванович, а Петька и Катя таскали с берега охапки веток.

«Держись! Держись, Алёшка!» — кричал Столбов.

«Я сейчас! Сейчас, — хрипел, подползая, Иван Иванович. — Дай руку! Дай мне руку!»

Кусков тянулся из последних сил, и наконец его пальцы коснулись пальцев отчима.

«Они в крепости! Грабят!» — прошептал мальчишка.

Дальше он ничего не помнит…

Он не слышал, как вынесли его на берег, как отогревал его у костра Петька (Иван Иванович и егерь пошли по тропе, туда, где на острове сидели воры), как Катерина бежала по тёмному лесу за помощью и как примчалась на «газиках» милиция, дружинники, люди из посёлка.

Это всё рассказывал Кускову Петька, и не только рассказывал, но и представлял в лицах.

— Иван Иваныч говорит: «Грабят? Ну-ну!» — и вот так ремень на фуражке опустил! И вот так пошёл. А ружьё-то только у Антипы Андреича, а те-то вооружены… Они стрелять начали!

Петька показывал, как переползали, укрываясь от грабителей, егерь и моряк, а по ним садили из ружей и ракетницы из-за стен крепости. У Кати при этих рассказах глаза делались большущие-пребольшущие.

— Да ладно вам! — смущался Иван Иванович, и было странно видеть, как взрослый человек краснеет, будто мальчишка. — У тебя, Петя, прямо битва получается — взятие Берлина. Ничего там особенно страшного не было.

— Вот те раз! — кричит Петька. — Да у вас вся фуражка дробью пробитая!

— Так я же её специально на палке поднимал, чтобы они на стрельбу все патроны истратили. Как они поутихли, мы встали да к крепости подошли. Ну, а потом вертолёт с милицией прилетел. Я его ракетами на посадку наводил.

— У вас что, ракетница была? — удивился Лёшка.

— Трофейная. Этого, в свитере. Сява его зовут, что ли… Да уж тут было просто: они между собой передрались. Одни кричат: «Сейчас всех перестреляем!», а другие понимают, что за вооружённое сопротивление — наказание больше… Папаша твой первый сообразил, руки вверх поднял, всё кричал: «Обратите внимание — я сдался добровольно».

— Я бы без вас пропал! — опять повторяет Лёшка.

— Ты вот Петра благодари! — говорит Иван Иванович. — Если бы не он, конечно, мы бы не поспели вовремя…

— А чего я-то? — искренне удивляется Петька. — Вы как поехали на машинах, я всё думал, где я этого парня видел. Откуда я его знаю? У меня зрительная память знаешь какая? Ого-го! Фотографическая! Я раз на страницу посмотрю и всё помню! Понял! Хочешь проверить? Давай!

С Петькой разговаривать — одно мучение. В его кудлатой голове в полном беспорядке находятся самые разные сведения, которые рвутся наружу и выскакивают в самый неподобающий момент. Начинает Петька рассказывать про то, что в огороде бузина, а заканчивает тем, что в Киеве дядька! И остановить его невозможно.

— Петя его узнал, — говорит Катя. — Этот парень, Сява, сюда зимой приезжал — скупал по дешёвке старинные вещи и у дедушки Клавдия изделия, а Петя с ним тогда поссорился — спекулянтом его назвал.