Финн-Оле Хайнрих - Удивительные приключения Маулины Шмитт. В ожидании чуда

Но однажды мама всё-таки оказалась перед дверью дома Того Человека — точнее, Сырного Генерала, ведь в восемнадцать лет Тот Человек ещё жил послушным сыном у отца. Откладывать больше было нельзя, нужно было поговорить, потому что мама видела, как Тот Человек со своими дружками размотал клубок шерсти от своего окна к её окну. Об этом судачило уже полдеревни. И об этом она хотела поговорить с ним с глазу на глаз.

Но едва Тот Человек открыл дверь, и они взглянули друг другу в глаза, как без слов, одновременно, прямо там, где стояли, сели на землю — стоять больше не могли, так вдруг ослабели ноги. Два часа просто глядели друг другу в глаза. Потонули друг в друге, залипли, ни слова не говоря. После добрых ста двадцати минут молчания снова встали. Хотели обняться на прощание, и в ту секунду, когда ещё не коснулись друг друга, между ними, как говорится, проскочила искра. Их дёрнуло током, как бывает, если провести шерстяным носком по пластиковому столу, а потом коснуться им дверной ручки. Клара и Тот Человек ощутили и услышали этот разряд — вроде треска тонких веточек под весом курицы в кустах.

Так гласит легенда. Я молюсь, чтобы письма в Мауляндии нашлись. Я должна знать, как всё было дальше. Письма Того Человека я смутно помню, я сама держала их в руках, он часто нам писал, когда неделями пропадал на гастролях со своей недоделанной микро-нано-рок-группой или чёртовым оркестром. Мама читала их мне вслух.

Мы барабаним по столу и подливаем друг другу в большие чашки по чуть-чуть молока в кофе или кофе в молоко.

— Нет ничего важнее ритуалов, — говорит Генерал и подмигивает.

Я делю свой эклер на 36 кусочков.

— Одно из величайших достижений человечества — создать нечто из ничего и зарядить это значением и смыслом! Великолепно! Эклерный ритуал, м-м-м-м!

— В Лурде, — говорю я, наполовину улёгшись на маленький столик между кофе, эклерами и тарелками, — уже исцелились семь тысяч человек, совершенно необъяснимо, просто потому что окунулись в этот чудной источник или попили из него.

Генерал что-то энергично калякает любимым карандашом на крошечном клочке бумаги, потом поднимает взгляд на меня: глаза у него совершенно ясные и невероятно проницательные.

— На Шри-Ланке, — продолжаю я, а Генерал, закончив писать, прячет карандаш и бумажку в специальный карман для открытий, — есть целители, они могут свести болезнь под кожей в узел, а потом прямо через кожу вытянуть его и выбросить. Или сжечь.

Я видела в одном репортаже. Собственными глазами. Это чистая правда.

Дед подмигивает мне, покачиваясь вперёд-назад, кладёт в рот кусочек эклера, чуть поднимает нос и вытягивает губы трубочкой; усы вибрируют. Как будто что-то чуют.

— В Японии, — говорит Генерал, — есть учёный, который исследует бессмертие!

— Да ну? — переспрашиваю я.

— Кубота из местечка Ширахама в префектуре Вакаяма, — говорит Генерал. — Он открыл медузу, которая не прекращает жить! Вот просто никогда.

— Как это? — спрашиваю я.

— А так: она много раз начинает жизнь с начала, порождает саму себя — можно сказать, стареет наоборот. Когда она становится старой или больной, то просто ложится на дно морское, сворачивается в шарик и снова превращается — да, превращается в эмбрион, в медузного младенца, и просто начинает жить сначала.

Глаза у деда горят, палец рисует в воздухе круги у меня перед носом.

— Понимаешь? Вместо того чтобы отдать концы, медуза превращается в кашу из клеток — а потом из неё снова возникает медуза. Заново перемешанная, свежесозданная, но вообще-то старая, как мир. Вот так вот маленькая медуза взяла да и поставила с ног на голову самый древний закон природы: ты рождаешься, живёшь и умираешь! Ха-ха-а-а!

— Ну и ну… Никогда бы не подумала!

— Именно! — кричит Генерал. — Да никто бы не подумал!

Вдруг он вскакивает со стула и во весь голос, словно арию, заводит:

— Медузы! Дрожащие, как старческая задница, без глаз, без мозгов и сердца, болтаются себе в безбрежном океане, который они не видят и не слышат, а только бесконечно медленно переплывают: куда течение — туда и они…

Он наклоняется ко мне, смотрит очень серьёзно и шепчет: