Лариса Румарчук - Зеленый велосипед на зеленой лужайке

…Из года в год жасмин цвел все пышнее. Но однажды пришел сосед, из кармана своих несвежих брюк вынул складной сантиметр и, щелкнув им, раскрыл его. Затем он измерил наш участок в длину и ширину. И жасмин, расцветший особенно обильно, попал в участок, отмеренный сантиметром. Тогда его жена Шура с тем чувством, которое я не знаю, как называется, с чувством, свойственным женщине и почти никогда — мужчине, сказала тихо: «А жасмин-то погибнет. Жалко».

— А чего его жалеть, — весело возразил ее муж. — На что он нуж о н-то? Вон белые метелки весь забор облепили.

— Так то метелки, а то жасмин, — сказала жена.

— А какая разница? По мне все одно, цветок — он и есть цветок. Вот если б яблоня была — другой разговор. — И он посмотрел на меня, как бы призывая в свидетели своей правоты.

— А может, пересадим? — осторожно спросила бабушка.

— Это можно. Только примется ли? Он уж не молодой. Болеть будет.

И все-таки Шура пересадила жасмин. Часть взяла себе, а часть оставила нам. Он не засох. Но цветов на нем больше не было.

А на том месте, где недавно рос жасмин, я поставила диван и спала на нем, так как этот участок стал моей комнатой.

Я могла бы еще вспомнить о том, как мы ездили на склад покупать бревна, вернее, не бревна, а железнодорожные шпалы, потому что на шпалы, как сказал нам сосед, идут самые лучшие бревна; как я лазила по целым штабелям шпал (они громоздились, как горы) и выбирала самые толстые; как потом привезенные шпалы лежали у нас на задворках, где сараи, лежали зиму, весну, и под ними медленно подтаивал снег, а когда он стаял совсем и шпалы просохли на солнышке, утром к нам постучался тот же самый сосед и сказал:

— А шпалы-то одной не хватает. Не веришь? Иди сама посчитай.

И Шура, которая, как тихая тень, всегда ходила за ним, сказала негромко:

— Давайте уж начинать, пока все не растащили.

За три недели они срубили мне комнату с двумя окнами и двумя дверьми, и Шура говорила: «Хорошая комната, как сундук».

А почему как сундук — я так и не знаю.

Когда уже все было готово и мы веником смели опилки с белого некрашеного пола, я вдруг увидела на полу веселый и острый лучик света. Отметя опилки, я обнаружила, что он прошел в щель между нижним венцом и плинтусом. «Летом — солнце, а зимой в комнате будет снег», — сообразила я и сказала Шуре:

— А сундук-то, оказывается, с дырой.

— А ты заткни паклей или ватой, — посоветовала Шура.

Я так и сделала, и лучик, обиженный, ушел обратно во двор.

Я могла бы еще рассказать о том, как я жила здесь почти двадцать лет. Но это будет слишком длинно и, пожалуй, однообразно. Потому я беру только начало и конец.

Сейчас моей комнаты больше нет.

И эти записи я делаю на станции того самого поселка, где жила прежде. Я сижу на скамейке в конце платформы, и майское солнце, охлажденное прохладным воздухом, мягко пригревает меня. Каждое воскресенье я совершаю экскурсии в те места, где у меня в жизни когда-то что-то происходило. Я возвращаюсь в свое прошлое и как бы снова несколько часов живу в нем, но уже в новом состоянии. Человек всегда идет вперед, даже если он всю жизнь просидел в бухгалтерии на одном и том же стуле, как моя новая соседка. Он никогда не может вернуться назад. А вот я возвращаюсь, причем каждое воскресенье. О, как я люблю эту хитрую игру! Я как бы раздваиваюсь, и рядом со мной, взрослой, идет пятилетняя девочка, пятнадцатилетний подросток, которые тоже я.

Теперь станция уже не та. Скрипучие доски платформы, которые были невыгодны, потому что часто гнили, сквозь щели которых темно просвечивало то, что под платформой: камни, стекляшки, бледная трава, — заменили вечным бетоном. Тоже дощатый вокзальчик — современным строением из бетона и стекла. И даже бревенчатые шпалы заменили на бетонные. Теперь на складе не купишь сосновых шпал, из которых можно построить даже дом: такие шпалы больше не изготовляют за ненадобностью.

Я сидела и думала, и вдруг мне пришло в голову, что сосед тогда нас обманул: он сам стащил шпалу, чтобы мы испугались и скорее начали строить.

Сейчас моей комнаты больше нет. Может быть, она сгорела от баллонного газа, ведь его так любят привозить привыкшие к удобствам дачники, а он так любит вспыхивать.

Может быть, исполком вынес решение построить на этом месте шлакоблочное строение, и нахальный бульдозер наехал на нее всей своей тяжестью.

А может быть, здесь решили сделать море, искусственное море, которое какой-то сухарь назвал водохранилищем, как зернохранилище или овощехранилище. Как будто можно назвать хранилищем, то есть складом, живые волны, и облака, и кусты, отраженные в них. Смешно!