Лариса Румарчук - Зеленый велосипед на зеленой лужайке

В этот самый момент я и подумала, что от улыбки можно устать больше, чем от контрольной по арифметике.

И тут-то, о ужас, все лицо у меня задергалось, как у клоуна на ниточке: дергались щеки, глаза, нос. А губы — так те прямо прыгали.

На лице маминой знакомой отразился страшный испуг. И тут же оно тоже задергалось.

Так мы стояли друг против друга и дергались. Пока я не схватила свое лицо рукой и не поставила все на свои места.

С тех пор мамина знакомая никогда больше не спрашивала у меня, как я учусь и кем хочу стать, и, даже когда приходила к нам, всегда старалась сесть ко мне спиной.

Итак, звезда вовремя спряталась за тучу. А то вдруг с ней тоже случился бы нервный тик, и это было бы как землетрясение звезды: обрушились бы все ее дома, горы… Страшно подумать! Но вот поселок погрузился во мрак. И теперь я шла в кромешной темноте. Дело в том, что я училась в третью смену. Обычно мы шли не по одному, а группками. Но в поселке, куда мы только вчера переехали, у меня еще не было знакомых. И потому я шла одна, без попутчиков.

Спотыкаясь о пни, я наконец-то выбралась из небольшого лесочка и теперь стояла на главной улице, которая другим своим концом упиралась тоже в лес.

Главная трудность была позади. Я облегченно вздохнула и не спеша пошла по этой широкой улице с палисадниками и домами в два-три окошка, которые слабо посверкивали сквозь темную гущу садов.

Теперь уже близко. Можно считать, что я дома. Вот и поворот направо. Вот узкая жердочка через канаву. А вот и боярышник у забора.

Повозившись с вертушкой у калитки, я шагнула во двор. Он встретил меня теплым светом сквозь тюлевые занавески, словно это первый морозец нежно и тонко разрисовал окна.

«Вот и занавески уже повесили», — с благодарностью отметила я.

Три ступеньки крыльца, и я радостно барабаню в дверь.

— Кто там? — спрашивает недовольный голос. Это хозяйка, «суровая женщина», как отметила моя бабушка.

— Свои! — весело кричу я.

Звенят крючки, громко спадают засовы. Я нетерпеливо толкаю дверь. В сенях темно, холодно, но светлая полоска из приоткрытой двери обещает тепло и уют.

Я влетаю в первую, проходную комнату, отмечаю мельком, что у радиоприемника возится волосатый мужчина, краем уха слышу, что он зовет какую-то Марину, и лицом к лицу сталкиваюсь с девочкой в старом ситцевом платье, которые часто носят дома вместо халата. Отмечаю про себя, что девочка выходит из нашей комнаты.

Но почему она так удивленно, даже с испугом смотрит на меня? Почему мужчина перестает вертеть ручку приемника? И вообще, откуда здесь мужчина? И девочка откуда? Кажется, хозяйка говорила, что она одинока.

И тут только я с ужасом замечаю, что стою в чужом доме, перед совершенно незнакомыми людьми. И, как в кошмарном сне, не могу понять, где я и что со мной.

И, как опять-таки бывает только во сне, я силюсь сказать что-то, даже шевелю языком, но не произношу ни звука.

А незнакомая девочка в старом ситцевом платье медленно заливается краской.

— Это, это… — наконец хрипло выдавливаю я, — это Лермонтовская, семнадцать?

— Это Пушкинская, одиннадцать, — насмешливо говорит девочка.

Волосатый мужчина смотрит на меня с любопытством.

Я чувствую, как мое лицо наливается краской и оттого вся голова становится тяжелой, как гиря.

Вдогонку мне летит:

— Ходют тут всякие.

Это хозяйка. И хриплый бас хозяина:

— А зачем отпирала?

И опять ворчливый, хозяйки:

— Почем я знала? Она говорит: свои.

Опомнилась я уже за калиткой. Меня снова окружали темные дворы, где с непонятной враждебностью притаились дома. Их окна, мерцающие сквозь ветки деревьев, уже не обещали ничего хорошего.

Наоборот, они как бы дразнили меня.

Я шагнула наугад, в темноту, — и упала в канаву. И канава эта показалась мне бездной. Подул ветер. Одиноко зашелестело дерево, и холодное крыло бездомности коснулось меня.

Всхлипывая, я выбралась из канавы, села на какой-то пенек и стала успокаивать себя. «Ничего страшного, — говорила я вслух. — Ну чего ты испугалась, дур-ра! Ведь адрес-то известен — Лермонтовская, семнадцать. Вот если бы адрес забыла, тогда другое дело… Сейчас завернем в соседний переулок, посмотрим табличку с названием улицы. Было бы чего пугаться! Трусиха!»

И я даже засмеялась от презрения к себе и от радости, что бояться и в самом деле нечего.