Зоя Журавлёва - Путька

Димкин папа сначала вовсе сидел без работы. Он в лес с нами ходил. А потом его пригласили в совхоз. Совхоз далеко от нашего посёлка, я там не была. Очень далеко, даже не видно. Он за озером и ещё за горой. Димкин папа туда на лошади ездит. Наверное, её плохо кормят в совхозе, потому что эта лошадь всегда жуёт. Мы ей хлеба даём. Она очень любит хлеб, даже крошки собирает. Если к ней близко подойдёшь, она так дышит! Прямо в ухо, очень щекотно.

У нас сначала весело было — каждый день кто-нибудь приезжал. Кровати на улице стояли, ножки — отдельно, и матрас тоже отдельно. Фикус под сосной стоял. Не знаю, почему фикус цветком называют — у него одни листья, ни одного цветочка нет, даже маленького. Лопух гораздо красивее! У него такие добрые листья, мягкие. Из лопуха можно шляпу сделать.

Сначала каждый день приезжали. Я думала, что так всегда будет. И вдруг уже все дома заселили и повесили занавески. Потому что у нас немного домов. У нас всего — раз, два, три, четыре… — шесть домов.

У нас днём так тихо! Слышно, как паучок на паутинке качается. Слышно, как деревья сами по себе трещат. Это им жарко, и они от солнца трещат. Слышно, как лодка по озеру плывёт и вода за ней плещется: ук-ук! ук-ук! Днём все на работу уходят. А детей у нас мало. У нас все сотрудники молодые. У них ещё нет детей. Они даже вечером в институте сидят. И тётя Клава, Димкина мама, тоже сидит. Поэтому за Димкой почти никто не смотрит. Только Димкин пала. Он его заставляет каждое утро до пояса мыться и вокруг дома бегать.

Димкин папа уже в школе в очках ходил, он никогда не был физически сильным. Он говорит, что это ему всю жизнь мешало. Он развивает Димке мускулы. Если бы у Димки не развивались мускулы, он бы меня не стукнул. Он бы побоялся. Ведь я выше на целых два пальца. Мы вчера снова мерились, и он ничуточки не вырос!

Я с мамой хотела поговорить, но ей некогда, ей на работу бежать. А мне скучно. Я бы сейчас что-нибудь со всеми вместе поделала, а одной мне не хочется…

Я стала вокруг смотреть: что бы такое интересное найти? А тут баба Рита молоко принесла. Она стала молоко в банку переливать. Такое холодное молоко, даже зубам больно. Баба Рита всегда утром приходит, когда ещё мама дома. А сегодня вот поздно пришла.

— Устала я молоко разносить, — вздохнула баба Рита.

И села на мамин стул. Если мамы нет, так всё равно где сидеть. Я ей ничего не сказала. Она нашу комнату разглядывает, будто никогда не видела. Долго разглядывала.

— С удобствами устроились, — сказала она.

— Какие удобства! — сказала я. — Дом без всяких удобств.

— А чего ж вы из города потянулись? — спросила баба Рита.

— Тут современная аппаратура, — сказала я.

— Ковёр-то почём брали? — спросила баба Рита. И ещё пальцами потрогала. Нагнулась и потрогала.

У нас ковёр на полу лежит. Он в городе на стенке висел, а потом мама сказала, что хватит, своё отвисел, и постелила его у моей кровати. И под стол немножко попало, потому что ковёр большой.

— Он старый, — сказала я.

— Нехорошо, — сказала баба Рита. — Такую дорогую вещь на пол определили. Мама-то сколько получает?

— Чего получает? — спросила я.

— Э-эх, — вздохнула баба Рита, — я в твои годы уже на базаре стояла. Денег-то сколько матери платят?

— А вы зачем на базаре стояли? — спросила я.

— Молоко продавала, — вздохнула баба Рита.

Она, значит, всю жизнь продаёт молоко, вот как интересно. У неё это такая работа. У неё даже усы от старости выросли, а она всё равно продаёт.

— Вам нравится продавать? — спросила я.

— Кто к чему определён, — сказала баба Рита. — Вот твоя мама в институте…

— Ей всегда некогда, — сказала я.

— Много научники-то получают! — снова вздохнула баба Рита. — А молоко хоть задаром отдай…

— А мне скучно, — пожаловалась я.

— Мама — женщина строгая, на воду дует, — непонятно сказала баба Рита. — А ребёнку одному, конечно…

Я тут поняла, что баба Рита не со мной разговаривает, она с собой разговаривает. Она одна живёт, и ей дома говорить не с кем.

— Щенка тебе нешто подарить? — сказала вдруг баба Рита.

Она спрашивает, а я не знаю: подарить или нет. Какой он, щенок? В городе я видела собаку, она рычала через намордник.

— Он кусается? — спросила я.