Аллаберды Хаидов - Там, где засыпает солнце

Насытившись, Черныш лениво поднялся с места. Вокруг было уже совсем светло: деревья, пни, кустарники — все приобрело новые для шакаленка очертания, выбравшись из густой клейкой темноты. За полем и деревьями открылись удивительные розово-синие дали, каких Черныш никогда не видел. И шакаленок испугался, припустился изо всех сил, чтобы побыстрее укрыться в зарослях джиды.

Перед ним простиралось хлопковое поле — на дальнем краю Черныш заметил людей. Он очень рассердился на двуногих, которые так рано покидают свои убежища, и остановился в нерешительности.

Мог ли знать глупый шакаленок, что люди спешат собрать весь хлопок до наступления зимы, хотят вовремя сдать его государству, а потому рассвет встречают в пути и с первыми лучами солнца начинают работу в поле? Конечно, ничего этого Черныш не знал, а понял только, что права была мать-шакалиха, пробираясь и на охоту, и с охоты дорогой, где не встречались ни люди, ни звери.

Поджав хвост, Черныш кинулся назад, вернулся на берег старого арыка и легко нашел привычную тропу.

Дорогу ему то и дело перебегали суслики. Черныш поймал одного и съел, несмотря на сытость. Если бы он захотел, он мог бы изловить и того, и вон того… Глупые зверьки, не поддававшиеся ему ночью, сейчас так и мельтешили перед глазами.

Шакаленок забыл про осторожность, перестал принюхиваться и прислушиваться. Слишком поздно он заметил, что неподалеку от его тропы уже пасется отара овец. Вернее, он понял это, лишь когда овцы тревожно заблеяли. Свирепые псы тоже учуяли шакала и с лаем ринулись к кустам.

Долго пришлось бежать шакаленку, пока псы не отстали от него. Но вот затих вдали свирепый лай, и шакаленок в изнеможении растянулся на земле. Сердце его бешено колотилось, бока были изодраны острыми колючками…

Солнце еще не взошло, но багровые лучи его, пронзив облака, окрасили их в кровавый цвет. Шакаленок никогда не видел красных облаков. Сколько он себя помнил, над головой его, в норе, где он родился и вырос, шуршал полусгнивший сухой камыш. Камыш и кустарник днем скрывали от шакалов и небо, и солнце. А вечером, когда шакалы выбирались из зарослей на охоту, небо уже было темным, в глубине его холодно мерцали звезды, луна поблескивала, как вода в маленьком степном колодце.

В полудреме Черныш следил за красными облаками — они постепенно светлели, расползались и вдруг будто утонули в разлившейся ослепительной синеве. Глаза шакаленка округлились от удивления. Синее безграничное небо, медленно уползающие за горизонт светлые клочья тумана, круглый ослепительный шар солнца — все это было так ново, так удивительно. Не видел шакаленок прежде и этих красных и желтых листьев, опаленных дыханием осени, не видел торопливо летящих птичьих стай. Мир представлялся ему то черно-серым, то густо-черным. Лишь сегодня он узнал, что и у деревьев, и у неба, и даже у каждой птицы свой цвет. Он смотрел округлившимися глазами, удивляясь, как разнообразен и многоцветен мир. А мать — может, оттого, что он был еще мал, — ни разу ему не показала этого…

Лежать на жесткой земле было неудобно и больно: болели изодранные бока. Шакаленок шевельнулся, чтобы перевернуться на другой бок, но в этот миг над головой его зашумели крылья, отчаянно зашуршали ветки. Это сорвалась с дерева сорока. Она долго кружилась над кустом, под которым лежал шакаленок, спускалась все ниже и ниже, пока не убедилась окончательно, что перед нею не холмик и не иссохший пенек. Сорока взвилась на самую верхушку дерева и пронзительно закричала. Она беспрестанно оглядывалась вокруг и голосила, голосила… На голос ее прилетели еще две сороки — теперь они верещали втроем. Черныш чувствовал, что это он вызвал такую тревогу; сороки верещат своими скрипучими голосами, как бы давая знать всем другим: эй, слышите, тут под кустом разлегся шакал!

Шакаленок осторожно затрусил в сторону зарослей джиды. Спасаясь от собак, он потерял знакомую тропу и бежал наугад, лишь бы удрать от назойливых сорок. Правда, он знал, что нельзя возвращаться к старому арыку: там теперь люди и злые собаки.

Но сороки не отставали. Их собралась целая стая, и они пронзительно верещали, перелетая с дерева на дерево.

Черныш присел перевести дыхание под высохшим тутовым деревом. Ох, как раскричались сороки! Пуще прежнего. Свесив язык, Черныш круглыми немигающими глазами смотрел на птиц-сплетниц: почему им не терпится оповестить весь лес, что увидели шакала? Он едва слышно заскулил — так потянуло его в темную материнскую нору. Многоцветие дня его уже не радовало. Бросив на птиц последний недобрый взгляд, шакаленок поднялся с места, но вдруг заметил, что нижняя ветка тутового дерева зашевелилась. Конечно, он знал, как шевелятся ветки, но еще ни разу не видел, чтобы они ползали. Он вздрогнул и припал к земле. А ветка, прямо на глазах, отделилась от дерева, на мгновение растянулась на траве, потом начала медленно подниматься.