Ирина Христолюбова - Загадочная личность

Аня грустно улыбнулась — маме, папе, тете, мне — всем по очереди и, храня грустную улыбку, села в трамвай.

— Какая румяная девочка! — воскликнула тетя.

— Она не румяная, а бледная, — сказала я.

— Она похожа на булочку, которую только что; вынули из печки!

— Ни на какую булочку она не похожа. Она бледна. Бледна и печальна.

Тетя как-то судорожно рассмеялась. Папа ухмыльнулся. А мама, вздохнув, сказала:

— Ее не переспорить. Аня, конечно, бледна. Все видят, как она бледна.

— Да, бледна. Бледна и печальна, — твердо сказала я.

Все замолчали — видимо, решили со мной не связываться. Тетя даже с опаской на меня посмотрела.

«Просто из-за ее румянца никто не замечает, что она бледна и печальна», — подумала я.

Аня в прошлом году пришла к нам из другой школы. Марья Степановна поставила ее перед классом и сказала:

— Аня Сухова. Наша новая ученица. Всю жизнь Аня учится только на пятерки.

Все рот раскрыли и стали смотреть на Аню, как на какое-то чудо. Аня до слез покраснела и опустила голову.

Жалко мне стало Аню. Да и вообще что-то уж больно все просто — и румянец, и сплошные пятерки.

— Аня сядет на вторую парту с Вадимом Хазбулатовым, — сказала Марья Степановна.

— А на заднюю нельзя? — тихо спросила Аня.

— Зачем же? Садись на вторую парту.

И Аня пошла на вторую парту. По дороге она запнулась и уронила со стола классный журнал.

Все засмеялись.

И тут-то я поняла, что Аня бледна и печальна. Но никто об этом не знает. Может быть, ей лучше быть для всех румяной? А может, наоборот — плохо ей быть румяной?

— Мы опаздываем, — сказал папа. — Прибавим шаг.

Мы прибавили шаг.

Скрипя новыми туфлями, я вошла в цирк.

Мы поднялись на второй этаж. Круглый вестибюль, сплошное стекло, картинки кругом понавешаны. Хорошо! И запах какой-то особый, нигде больше так не пахнет.

— Мне нравится, — сказала я папе. — Особенно запах нравится.

— Конюшней пахнет, — сказала тетя.

— Хорошо пахнет конюшней, — сказала я.

— Кому нравится представление, кому конюшня, — сказала тетя.

Я ничего не сказала, потому что не видела еще представления.

А когда увидела!

Все первое отделение я умирала со смеху над клоуном. Клоун был совсем молодой, нос у него был не приклеен, а нос как нос, и костюм как костюм. Улыбка грустная. А почему-то всем очень смешно. У меня просто живот заболел. Тетя Олимпия мне даже замечание сделала.

— Неприлично, — говорит, — так громко смеяться. На тебя оглядываются.

Но я все равно смеялась, никак не могла удержаться.

Все мне понравилось: и цветные прожектора, и музыка, и зрители — такие веселые.

Но главное было впереди. Пока в перерыве мы гуляли по вестибюлю, ели беспечно мороженое — над манежем растягивали сетку для воздушного полета, и артисты готовились к выходу, чтобы лишить меня покоя.

Вначале я, конечно, не подумала ни о каком воздушном полете, просто почувствовала беспокойство, когда увидела эту сетку. «Зачем, — думаю, — сетка такая и для кого ее натягивают?»

Свет погас, включили прожектора, оркестр заиграл какой-то марш.

Когда забил барабан, на манеж выбежали гимнасты. Таких красивых я еще никогда не видела. Они поднялись по веревочным лесенкам вверх, на мостики.

И с этих мостиков стали перелетать друг к другу. Раскачаются на трапеции, оторвутся — и летят.

Они летали! Летали под куполом цирка! И сердце мое падало и взлетало вместе с ними.

Рядом со мной сидел какой-то мальчик с отцом. Отец мальчику и объясняет, а я слышу:

— Те, которые летают, называются вольтижерами, а те, которые ловят, — ловиторами.

Я жадно прислушивалась, что он еще скажет. Но он ничего не сказал, а мальчик ни о чем больше не спросил.

Значит, вольтижеры и ловиторы.

Ловиторы качаются вниз головой, а вольтижеры летят прямо им в руки. Уму непостижимо — как это у них получается.

А когда они отлетались — стали нырять в сетку, как рыбки. А один очень молодой гимнаст, похожий на Ромео, зацепился ногами за купол, вытянул руки — и полетел вниз головой! Я даже глаза зажмурила. А когда: открыла — он уже стоял на сетке и улыбался.

Что там было еще после воздушного полета — я уже не видела. Мне казалось, что Ромео все еще летит вниз головой, и я закрывала глаза.

Но вот представление окончилось. Толпа вылилась из цирка и растеклась ручейками в разные стороны.

Мы пошли прямо. Через дорогу, через дамбу, через старый парк — домой.

Было темно и тепло. Хорошо было. Но если б было холодно и лил дождь — все равно было бы хорошо. Я думала о вольтижерах и ловиторах, об их непонятной для меня жизни.