Ирина Христолюбова: Топало

Пассажирский теплоход «Космонавт Савиных» отделился от причала, осторожно развернулся и тихо поплыл по реке.

Марш «Прощание славянки» торжественно-печально сопровождал его отплытие, словно он уходил не в город Астрахань, а в далекий неведомый путь. Среди плачущих была и бабушка Родьки Мельникова.

— Да что вы так убиваетесь? — посочувствовал ей другой провожающий. — Навсегда, что ли, уезжают?

Бабушка Мельникова сурово взглянула на сочувствующего: не хочешь не плачь, а я вот хочу и плачу.

Кто хотел, тот и плакал. А на теплоходе плакать никто не думал, наоборот, все были очень веселые, шумные.

Теплоход отходил от причала все дальше и дальше.

— Мама, ты видишь бабушку? Папа, ты видишь бабушку? — спрашивал Родька.

Но бабушку уже никто не видел. И все-таки Родька продолжал махать обеими руками, надеясь, что вдруг она-то его еще видит.

В свои девять лет он первый раз ехал на теплоходе в большое путешествие: по Каме, по Волге — до самого Каспийского моря. Ровно через восемнадцать дней они должны были возвратиться обратно к родному причалу.

Теплоход проплыл под железнодорожным мостом. Уже бетонная набережная осталась в городской черте, а вдоль берега вытянули шеи башенные краны грузового порта.

Пассажиры постепенно расходились по своим каютам. А некоторые уже загорали на палубе.

— Я тоже хочу загорать, — сказал Родька.

— Успеешь еще, — возразил папа.

— Ничего не успею, — захныкал он.

— Успеешь! — сказала мама.

— Я совсем белый! — заныл Родька. — Все черные, а я белый.

— Где ты видишь черных? — спросила мама. — Все вокруг белые!

Родьке в общем-то не очень хотелось загорать, но он привык всегда настаивать на своем. Ни за что не отстанет, пока не получит то что просит. И мама сдалась.

Они вошли в каюту, чтоб взять одеяло и зон тик. Родька будет загорать, мама сидеть рядом под зонтом, а папа никуда не пойдет и будет читать книгу. «Я затем и на теплоходе поехал, чтоб лежать и никуда не бегать», — сказал он.

Когда вошли в каюту, Родьке совсем расхотелось загорать. Он ведь, собственно, в каюте и не был, только вещи поставили. А здесь замечательно, целых две комнаты. Не что-нибудь, а люкс!

Родька тут же заглянул в холодильник, проверил водопроводный кран, душ, даже зеркало потрогал — крепко висит!

Он прыгнул на диван и еще раз подпрыгнул, как на батуте:

— Каюта-уюта, каюта-уюта! Ура!

— Переодевайся! — сказала мама.

— Не забывайте, что скоро обед, — сказал папа и, взяв книгу, улегся на дива. — Не заблудитесь! — предупредил он.

Родька рассмеялся: где тут можно заблудиться?

Но когда они с мамой пошли по длинному узкому коридору с множеством дверей, потом спустились по лестнице вниз, а внизу были такие же двери и коридоры, Родька понял, что заблудиться можно запросто. Здесь было столько неизвестного! Ему захотелось немедленно все облазить, все потрогать, всюду заглянуть.

Мимо них прошла девочка такого же возраста, как Родька. Девочка как девочка: белые волосы, носик остренький, как у лисички. Только одета она была смешно: в желтом ситцевом сарафанчике и в то же время в ботинках и чулках.

— Вот умора! — фыркнул Родька.

Мама тоже удивилась: июль, такая жара, а тут чулки и ботинки.

— Еще бы валенки надела! — рассмеялся Родька.

Девочка оглянулась и показала ему язык.

И тут, прямо у него над ухом, промяукала кошка: «Мя-яу! Мя-яу!» Конечно, ничего удивительного нет, когда мяукают кошки. Но у Родьки округлились глаза. Он сделал такое отчаянное движение, как будто хотел кошку сбросить с головы. Само собой, никакой кошки у него на голове не было.

Мама шла впереди и не видела этой странной картины.

Родька огляделся. Может быть, кошка подпрыгнула, мяукнула и спряталась? Хотя он никогда не видел кошек, которые бы так высоко прыгали.

— Мама! — крикнул он.