Сильвия Раннамаа - Приемная мать

— Почему тебя не было так долго?

Я тихонько гладила ее головку.

— Никогда больше не уходи так надолго, ладно?

— Да-да, я никогда больше не буду надолго уходить от тебя.

— Кадри, правда ведь, если кто-то умер, то слово, которое дано ему живому, что чего-то кому-нибудь не скажешь, уже больше не считается?

— Нет, милая, почему ты так думаешь? Слово, данное умершим, наоборот, надо твердо держать. Лучше, если ты сохранишь то, что тебе было доверено, только для себя. Конечно, если этим ты не сделаешь плохого кому-то другому.

Сассь подняла голову с моего плеча, слегка отклонилась и посмотрела мне в глаза:

— А если я хочу рассказать? Это совсем не так, как ты думаешь. Ты сама хотела бы об этом узнать. Ведь я расскажу только тебе. Но ты больше никому не говори. Я знаю, что теперь можно сказать тебе. Только тебе.

Я поняла, что Сассь что-то мучает, и решила не­множко помочь ей, если это так.

— Ну, раз ты считаешь... расскажи. Обдумаем вдвоем, как быть.

— Знаешь, Кадри, тогда, на Женский день, совсем не Свен положил цветок на твою подушку, а именно Энрико. То есть, не совсем Энрико, а он дал мне и сказал, не хочу ли я отдать его тебе. И тогда мы вместе приду­мали, как это сделать, и решили, что я никому не скажу об этом. Но тут пришел этот Свен и... ведь правда, Кадри, я должна была тебе это сказать, ведь правда?

— Да-да, Сассь, ты должна была мне это сказать. Но тебе не хочется еще немножко поспать?

— Нет, — она перебирает пуговицы на моей блузке и кажется, думает о чем-то очень важном. — Кадри!

— Да?

— Дай мне честное слово, что ты никогда не умрешь.

И такого ребенка бросила мать!

Я крепко-крепко прижала ее к себе. Что-то похожее на улыбку мелькнуло во мне в это утро, хотя мне и хотелось завыть от боли. Любовь пробудила ее во мне, и я ясно поняла, что жизнь стала задавать мне свои первые серьезные задачи.